— Но ведь войны нет! — испуганно крикнула женщина.
Он кивнул.
— Войны нет, — отозвался он.
— Зачем же тогда в него стреляли?
— Ну, это-то понятно, — спокойно произнес Венделин. — Ведь мы каждый день сбрасывали бомбы на их дома. Надо же им было как-то защищаться.
— Но ведь ты сам говоришь, что войны нет! — снова крикнула женщина.
И Венделин опять кивнул.
— Пока еще нет, — сказал он.
— Как же вы могли так поступать? — строго спросила женщина.
— Приказ есть приказ, — ответил Венделин. — Тут ничего не попишешь.
Но ему стало стыдно.
— Ты что думаешь, мать, нам это очень нравилось? — спросил он.
— Боже мой! — запричитала женщина. — А я-то думала, что он в Люнебургской пустоши.
— Так это называется, — робко заметил однорукий Венделин.
Женщина всхлипнула и снова заплакала. Она громко звала сына:
— Фридрих! Фридрих!
— Эх, — вздохнул Венделин. — Да ведь его не оживишь.
А она заголосила:
— Зачем он умер? Зачем? Ты можешь мне ответить? — спрашивала она однорукого.
— Зачем? — помедлив, произнес Венделин. — Если бы знать!
— Значит, никто не знает? А вот почему ты потерял руку, этого тоже никто не знает, да?
Она подошла к нему и с силой схватила за плечо.
— Больно! — крикнул Венделин. — Рана еще не зажила.
Она отпустила его, заплакала и забегала по комнате. Длинный подол юбки хлопал о ее босые ноги.
— Я еле-еле дотянул до аэродрома, — рассказывал Венделин. — На большее меня не хватило: рука страшно болела. Но я не позволил себя унести. Я остался, пока они не вытащили Фридриха. Он был ранен в легкое и умер еще на поле. Я был при этом.
— Где это произошло? — спросила женщина.
— В Авиле.
— Где?
— Есть такая дыра в Испании, — произнес Венделин и махнул рукой. — Там они его и схоронили. Но это уже без меня.
— Это далеко? — спросила женщина.
— Очень далеко, — сказал Венделин, — Мне хочется пить. Плесни-ка мне чего-нибудь!
Женщина принесла глиняный кувшин.
— Можешь не смотреть, — сказала она, — там вода. Мне нужно знать, почему он умер! — твердо произнесла она и села на лавку с другой стороны стола. — Если ты не знаешь, то завтра я пойду в город и спрошу там. Буду спрашивать до тех пор, пока мне не скажут.
Венделин быстро поставил кувшин и испуганно вскочил с места.
— Не делай этого! — крикнул он. — Об этом нельзя ни говорить, ни спрашивать. Ты разве не знаешь?
Женщина взглянула на него и не поняла.
— Об этом запрещено говорить, — пояснил он, — Если меня спросят, я должен отвечать: несчастный случай на производстве. Ведь такое бывает, верно?
— Да, — произнесла женщина и от удивления даже перестала плакать.
— А кто будет много болтать, — важно произнес Венделин, — того посадят.
Женщина промолчала и снова посмотрела на него. Венделин заподозрил неладное.
— Боюсь, как бы ты не наделала глупостей, — задумчиво произнес он. — Мне, пожалуй, лучше уйти.
И женщина осталась одна.
XII
Наконец-то они занялись не защитой Мадрида, а его освобождением, и поначалу казалось, что исполнится мечта Георга о настоящей, большой и полной победе. Ночным ударом с высот Эскориала, лучшей операцией республиканской армии по замыслу и по исполнению, они прорвались глубоко в тыл стоявшего под Мадридом врага, опрокинули его, захватили в Вильянуэва-де-ла-Канада измученного ночными подсчетами казначея фашистской армии, перепугав нескольких севильских аристократок, предававшихся любовным утехам с фашистскими офицерами. Словно острые копья, бригады армии под командованием Модесто вонзались глубоко в тело противника. Южнее Вильянуэвы шел бой за кладбище Брунете, а на западе дрались за кладбище Кихорны. В этой стране приходилось постоянно биться за кладбища. В каждой взятой деревне кладбищу платили дань кровью. То была тирания мертвецов, не желавших уступать живым, не хотевших, чтобы жизнь победила. Могилы на холмах, ставшие полями сражений живых, стражей возвышались над деревнями, хоронясь за крепкими стенами. Обойти их было невозможно. Мертвецы словно звали с холмов: «Иди держать ответ». Они не страшились шума битвы. Их не пугало, что снаряды крушили могилы, подбрасывай их пляшущие белые кости высоко в воздух. Кто долго лежал, к этому привык. Ведь для уснувших навек сто лет всего лишь миг, а до этого были точно такие же пляски, тогда на кладбищах вили гнезда наполеоновские орды и, хоронясь в склепах, держали в повиновении деревни.