«Я теперь не должна бояться, — говорила она себе. — Не должна. Может быть, мне еще удастся выкрутиться, если я не буду бояться. Ведь только страх довел меня до этого. Если бы я тогда не боялась, то всего этого не случилось бы и я бы теперь не сидела здесь. Тогда я позволила запугать себя. Но тогда у меня не было опыта. Теперь у меня есть опыт, — с горечью думала она. — Ведь я теперь знаю, как это бывает».
Горел свет, толстые портьеры на окнах были задернуты. На столе лежали несколько журналов и ее сумочка. Как сделать, чтобы не бояться? Это возможно, только когда видишь перед собой цель, путь, по которому можно шагать, дом, куда можно войти, когда наступит ночь.
Она уселась в одно из кресел, спинки которых были обтянуты грубым сукном, и прижалась головой к сукну, чтобы остудить свое горевшее лицо.
Она заплакала.
«Одним молчанием тут не отделаешься, — сказала она себе. — Правда, это не даст им улик, но и не снимет с меня подозрений». Она решила заговорить на следующем допросе. Но именно в этом и состояла трудность. Она не знала, что им известно о ней. Все зависело именно от этого. Может быть, им ничего неизвестно кроме мелочей, но и их могло хватить, чтобы проверить ее рассказ. Отчаявшейся Хильде казалось: что бы она ни предпринимала, все вело в никуда, во мрак.
«Я бы не боялась! Да! Я была бы смелой, если бы была не одна», — решила она, и ее мысли обратились к Крулю. Она часто колебалась, но в эту минуту была уверена, что любит его. Она открыла сумочку, чтобы отыскать его фотографию, и тут только вспомнила, что фотографию у нее отняли. «Теперь и у него будут неприятности», — пожалела она, рассматривая в зеркальце свое лицо. Она увидела серые глаза, кивнула себе и сказала:
— Конец тебе, Хильда!
Когда она поняла, что сказанное ею было правдой, она закричала так, будто пришла ее смерть, и с криком бросилась на толстый ковер.
В изнеможении сев на пол, она снова вытащила зеркало. «А ведь я ужасно выгляжу, я не должна так выглядеть», — подумала она, напудрилась и причесала разметавшиеся волосы, языком послюнявила указательный палец и провела им по густым ресницам. Скрестив ноги, она сидела на ковре, смотрела на свой живот, и ей казалось, будто она ощущает тепло собственного тела.
Не играй она так долго с Крулем, а займись им сразу всерьез, носить бы ей сейчас его ребенка. Тогда она была бы в безопасности: ведь беременных не казнили.
Мужество вновь покинуло ее, руки задрожали. «Мне незачем ждать, — решила она, — лучше все кончить самой». Она огляделась и встала. Выключив свет, подошла к окну и, осторожно приподняв портьеру, выглянула на мощенный булыжником двор. Все было так просто. Прыгнуть из окна во двор, и кончено. Она желала этого прыжка и не могла решиться, знала, что ей себя не заставить, потому что это было бы не только ее концом. Существовала еще цепочка, которая связывала ее с жизнью, с этой проклятой, окаянной, адовой жизнью.
Потеряв всякую надежду, она опустила портьеру. В темноте она задела за стол и обрадовалась боли, которую тот причинил ей. На ощупь она нашла кресло и села. Теперь ей хотелось плакать, но она выплакала все слезы и сухими глазами уставилась в темноту.
Толстый офицер отпер дверь и испуганно закричал:
— Почему здесь так темно? Что случилось? — И, даже включив свет и увидев Хильду, сидевшую у окна в кресле, он долго не мог успокоиться.
— Ты хочешь передать мне привет от Круля? — воскликнула та, подбегая к Хайну Зоммерванду. — Как он? С ним ничего не случилось?
Ее глаза радостно засияли при виде Хайна.
— Вы ведь были в бою? — спросила она. — Как дела? Как успехи?
Она протянула ему руку.
Хайн Зоммерванд не заметил ее, он с упреком смотрел на толстого испанца, стоявшего у стола и только теперь, казалось, оправившегося от испуга, который испытал, когда вошел в темную комнату.
— Давай мы сейчас не будем пожимать друг другу рук, — произнес Хайн Зоммерванд. — Сейчас не будем. Я не привез тебе новостей от Круля. Надеюсь, что потом мы сможем пожать друг другу руки.
— Неужели ты веришь этим смешным россказням? Вспомни о моем брате, Хайн!
— Я все время думал о нем, когда ехал сюда. Да, я приехал с фронта. — И добавил: — Круль ранен, ранен легко, пустяковая царапина.
«Это дешевый полицейский трюк, я не должен был этого говорить», — тут же решил он.
— Это правда? — спросила она.
Когда она направилась к нему, Хайн невольно спрятал руки за спину и теперь мерил шагами комнату.