– Спасибо. Спокойной ночи, джентльмены.
Все пошли к дверям, на улице стоял экипаж. Два адмирала, полковник и флаг-адъютант забрались в него. Хорнблауэр и Буш взглядами проводили экипаж.
– Что это за приказы, которые вступают в силу в четыре? – спросил Буш.
Небо над крышами домов начинало светлеть.
– Бог их знает, – ответил Хорнблауэр. Они шли к углу Хайбери-стрит.
– Много вы выиграли?
– Больше сорока фунтов. Что-то около сорока пяти, – ответил Хорнблауэр.
– Неплохо.
– Да. Шансы всегда со временем выравниваются. – Голос его звучал на удивление вяло. Хорнблауэр прошел несколько шагов и вдруг взорвался: – Господи, если бы это случилось на прошлой неделе! Даже вчера!
– Но почему?
– Девушка. Бедная девушка.
– О, Господи! – сказал Буш. Он совершенно забыл и про Марию, и про ее полкроны. Ему было странно, что Хорнблауэр не забыл. – Зачем тревожиться о таких пустяках?
– Не знаю, – сказал Хорнблауэр и прошел еще два шага. – Но тревожусь.
Буш не успел обдумать это странное признание: он услышал звук, заставивший его в волнении ухватить Хорнблауэра за локоть.
– Послушайте!
Впереди, на тихой улочке, слышалась тяжелая, военная поступь. Звуки приближались. Брезжащий предутренний свет отражался от медных пуговиц и белых перевязей. Это военный патруль с ружьями на плечо. Рядом шел сержант с нашивками и короткой пикой.
– Что за черт… – начал Буш.
– Стой! – скомандовал солдатам сержант, потом обратился к Хорнблауэру с Бушем. – Могу я спросить у джентльменов, кто они такие?
– Мы флотские офицеры.
В свете своего фонаря сержант сразу не разглядел. Теперь он вытянулся по стойке «смирно».
– Спасибо, сэр, – сказал он.
– Что делает ваш патруль, сержант? – спросил Буш.
– У меня приказ, сэр, – ответил сержант. – Прошу прощения, сэр. Левой – марш!
Патруль зашагал дальше, и сержант, проходя мимо, отсалютовал пикой.
– Что это значит, во имя всего святого! – дивился Буш. – Не мог же Бони неожиданно высадиться. Тогда бы все колокола звонили. Можно подумать, идет вербовка, настоящая вербовка. Но не может же этого быть!
– Смотрите! – сказал Хорнблауэр.
По улице двигался еще один отряд, но не в красных мундирах и без военной выправки. Клетчатые рубахи, синие штаны; впереди шагал мичман с белыми нашивками на воротнике и с кортиком на боку.
– Это и впрямь вербовочный отряд! – воскликнул Буш. – Посмотрите на их дубинки!
Каждый моряк держал в руке дубинку,
– Мичман! – резко сказал Хорнблауэр. – Что все это такое?
Мичман остановился, услышав командирский голос и увидев мундиры.
– Приказы, сэр, – начал он, потом, осознав, что наступает день и можно больше не таиться, тем более перед флотскими, продолжил: – Вербовочный отряд, сэр. Нам приказано завербовать всех моряков, которых мы встретим. Патруль на каждой дороге.
– Ясно. Но из-за чего вербовка?
– Не знаю, сэр. Приказ.
Наверно, он и сам больше не знал.
– Очень хорошо. Продолжайте.
– Вербовка, разрази меня гром! – воскликнул Буш. – Что-то стряслось.
– Я думаю, вы правы, – сказал Хорнблауэр.
Они свернули на Хайбери-стрит и подходили к дому миссис Мейсон.
– А вот и первые результаты, – заметил Хорнблауэр. Они остановились у входа, наблюдая, как мимо них проходит не меньше сотни людей под конвоем двух десятков моряков с дубинками, возглавляемых мичманом. Часть завербованных ошалело молчала, другие что-то громко выкрикивали – шум наверняка перебудил всю улицу, все завербованные хотя бы одну руку держали в карманах, а те, кто не жестикулировал – обе.
– Как в старые времена, – ухмыльнулся Буш. – Им перерезали пояса.
Раз пояса перерезаны, приходится держать руки в карманах, не то штаны спадут. В спадающих штанах далеко не убежишь.
– Первоклассные моряки, – сказал Буш, оценивая их профессиональным взглядом.
– Не повезло им, – заметил Хорнблауэр.
– Не повезло? – удивился Буш.
Разве быку не везет, когда он превращается в бифштекс? Или гинее, когда она переходит из рук в руки? Такова жизнь. Для торгового моряка оказаться в военном флоте столь же естественно, как поседеть, если он доживет до старости. А единственный способ его заполучить – напасть ночью, вытащить из постели, от кружки пива в таверне или из борделя, и в несколько секунд превратить из свободного человека, зарабатывающего на жизнь, как ему вздумается, в завербованного, не могущего по своей воле ступить на берег без риска быть поротым на всех кораблях флота подряд. Буш не больше сочувствовал завербованным, чем жалел сменяющийся ночью день.
Хорнблауэр по-прежнему смотрел на вербовочный отряд и на рекрутов.
– Возможно, это война, – медленно выговорил он.
– Война! – воскликнул Буш.
– Мы узнаем, когда придет почта, – сказал Хорнблауэр. – Полагаю, Парри мог бы сообщить нам, если б захотел.
– Но… война! – повторил Буш.
Толпа двигалась в сторону дока, шум затихал, и Хорнблауэр повернулся к двери, вынимая из кармана массивный ключ. Войдя в дом, они увидели на лестнице Марию с незажженной свечой в руке. Мария была в длинном пальто поверх ночной рубашки, видимо, чепец она надевала в спешке, ибо из-под него выбивались папильотки.
– Вы целы! – выдохнула она.
– Конечно, мы целы, Мария, – ответил Хорнблауэр. – Что, по-вашему, могло с нами статься?
– На улице такой шум, – сказала Мария. – Я выглянула. Это что, вербовочный отряд?
– Он самый, – ответил Буш.
– Это… это война?
– Очень может быть.
– Ох, – Мария была убита. – Ох!
– Не стоит беспокоиться, мисс Мария, – сказал Буш. – Бони не скоро сможет привести свои плоскодонные посудины в Спитхед.
– Не в этом дело, – ответила Мария. Она смотрела только на Хорнблауэра, забыв о существовании Буша.