— Возможно, — отвечал Хорнблауэр.
«Мари Галант» была ему незнакома, как, впрочем, и любой другой корабль, поэтому он не имел своего мнения, но и невежества обнаруживать не хотел.
— Она не течет? — спросил капитан.
— Воды нет, — отвечал Хорнблауэр.
— А! — сказал капитан. — Но в льяле воды и не будет. Мы же рис везем, вы должны помнить.
— Да, — сказал Хорнблауэр.
В тот миг, когда до него дошел смысл сказанного, он с трудом смог сохранить невозмутимый вид. Рис впитывает каждую каплю воды, проникшую в корабль, так что обнаружить течь, замеряя уровень воды в льяле, невозможно — но каждая капля уменьшает плавучесть корабля.
— Один выстрел с вашего проклятого фрегата попал нам в корпус, — сказал капитан. — Вы, конечно, осмотрели повреждение?
— Конечно, — смело соврал Хорнблауэр.
Однако, как только ему удалось поговорить с Мэтьюзом, тот сразу нахмурился.
— Куда попало ядро, сэр? — спросил он.
— Куда-то с левой стороны, ближе к носу.
Они с Мэтьюзом свесили головы через борт.
— Ничего не видать, сэр, — сказал Мэтьюз, — спустите меня за борт на булине, может, я что увижу, сэр.
Хорнблауэр готов был уже согласиться, но передумал.
— Я сам спущусь за борт, — сказал он.
Ему некогда было разбираться, что его к этому побудило. Отчасти он хотел видеть собственными глазами, отчасти — твердо усвоил, что нельзя отдавать приказ, который не готов выполнить сам; но главное, он хотел наказать себя за преступное упущение. Мэтьюз и Карсон обвязали его булинем и спустили за борт. Хорнблауэр повис рядом с бортом над пенящимся морем. Корабль накренился, и море поднялось навстречу — он в одно мгновение промок до нитки. Когда корабль наклонялся, Хорнблауэра отбрасывало от борта и тут же с размаху швыряло о доски. Матросы, державшие линь, медленно двигались к корме, давая ему возможность внимательно осмотреть весь борт над ватерлинией. Пробоины нигде не было, о чем Хорнблауэр и сообщил Мэтьюзу, втащившему его на палубу.
— Видать, она под ватерлинией, сэр. — Мэтьюз сказал вслух то, о чем Хорнблауэр думал. — Вы уверены, что ядро попало, сэр?
— Да, уверен, — резко отвечал Хорнблауэр.
Волнение, недостаток сна и чувство вины до предела напрягли его нервы: он мог или говорить резко, или разрыдаться. Но он уже знал, что делать дальше, — решился еще тогда, когда его втаскивали на борт.
— Мы положим ее в дрейф на другой галс и попробуем снова, — сказал он.
На другом галсе судно накренится на другую сторону, и пробоина, если она есть, будет не так глубоко под водой. Хорнблауэр стоял, ожидая, пока корабль развернется; с него ручьями текла вода. Ветер был холодный и резкий, но он дрожал не от холода, а от волнения. Крен корабля помог ему крепче уцепиться за борт. Матросы вытравливали веревку, пока его ноги не заскребли о наросшие на борт ракушки. Волоча его вдоль борта, матросы подошли к корме. Сразу за фок-мачтой Хорнблауэр обнаружил, что искал.
— Стой! — закричал он, пытаясь не выдать охватившее его отчаяние. — Ниже! Еще два фута.
Теперь он был по плечи в воде, и при наклоне корабля волны на секунду сомкнулись над его головой, как мгновенная смерть. Здесь, на два фута ниже ватерлинии (даже при этом галсе), она и была — рваная уродливая дыра, почти квадратная, шириной в фут. Хорнблауэру послышалось даже, что бушующее море с бульканьем втягивается в нее, хотя ему могло и почудиться.
Он закричал, чтобы поднимали. Мэтьюз с нетерпением ждал, что он расскажет.
— Два фута под ватерлинией? — переспросил Мэтьюз.
— Бриг шел круто к ветру и накренился вправо, когда мы в него попали. Все равно он, видать, как раз тогда и задрал нос. Вдобавок теперь он осел еще глубже.
Это было главное. Что бы они ни делали, как бы ни накреняли судно, пробоина останется под водой. А на другом галсе она будет еще глубже, давление воды — еще больше, на теперешнем же галсе они идут к Франции. А чем больше они наберут воды, тем глубже осядет бриг, тем сильнее будет давление воды. Надо как-то залатать течь. Как это делается, Хорнблауэру подсказало изучение книг по мореходству.
— Нужно подвести под пробоину пластырь, — объявил он. — Зовите французов.
Чтобы сделать пластырь, из паруса, пропуская через него огромное количество полураспущенных веревок, изготовляют что-то вроде очень толстого ворсистого ковра. Затем парус опускают под днище корабля и подводят к пробоине. Ворсистая масса плотно втягивается в дыру, задерживая воду.
Французы не очень торопились помогать. Корабль был теперь не их, плыли они в английскую тюрьму, и даже смертельная опасность не могла их расшевелить. Потребовалось время, чтобы достать запасной брамсель (Хорнблауэр чувствовал: чем плотнее парусина, тем лучше) и заставить французов нарезать, расплести и размочалить веревки. Французский капитан стоя наблюдал, как они трудятся, сидя на корточках.