— Убирайтесь к черту, — прошипел Гольдшмидт. — Или я распоряжусь вышвырнуть вас.
Вместо этого репортер подвинул к столу стул и сел.
— Вы сверхопытный человек, господин доктор, и вы хорошо знаете, что это вам ничего не даст, если вы меня разозлите, после того как я вас нашел. Фрау Дорфрихтер было бы разумней со мной поговорить. Если она этого не сделает, я дам волю моей фантазии. — Он обратился к Марианне: — Как вам здесь отдыхается, фрау Дорфрихтер?
— Благодарю вас, очень хорошо. — Она посмотрела на Гольдшмидта, ожидая совета, но его лицо было сплошной холодной непроницаемой маской.
— Господин доктор Гольдшмидт умеет образцово заботиться о своих клиентах. Знает ли ваш муж, что вы с доктором поехали сюда?
— У меня… — начала Марианна, но Гольдшмидт резко встал и бросил на стол несколько купюр.
— Мы уходим, — сказал он Марианне.
Репортер преградил им путь.
— Минуточку, сударь, вы не должны прерывать даму на полуслове. Что вы хотели сказать, фрау Дорфрихтер?
— У меня нет никакого мужа, — испуганно пролепетала она.
Гольдшмидт схватил ее за руку и потянул за собой. Репортер продолжал следовать по пятам.
— Но ведь у вас есть муж, это всем известно. В то время как вы развлекаетесь тут на солнечной Ривьере, он должен томиться в мрачной тюремной камере в Вене!
Слова будто вонзались в сознание Марианны. Резко высвободив свою руку, она повернулась к репортеру:
— Он сидит вовсе не в мрачной камере! Его камера светлая — там есть большое окно. Так сказал капитан Кунце доктору Гольдшмидту. А он…
«А он не лжет, — хотела она сказать, — ведь капитан Кунце все-таки офицер?» — но Гольдшмидт вновь схватил ее руку и грубо повлек за собой.
— Закрой рот!
Автомобиль стоял на улице Рю Альберт, шофер сидел за рулем. Лакей открыл дверцу и помог им сесть.
— Куда прикажете, сударь? — спросил шофер.
— Куда угодно, только прочь отсюда! — зло сказал Гольдшмидт и повернулся к Марианне: — Ты что, сошла с ума? Зачем ты говорила с этим парнем?
Марианна, дрожа, забилась в угол салона.
— Ради всего святого, зачем ты заговорила о камере?
Она смотрела на него пустым взглядом.
— О какой камере?
— О камере твоего мужа!
— Моего мужа?
— Что с тобой? Ты больна? — Встревоженный Гольдшмидт попросил шофера остановиться и пристально посмотрел на Марианну. — Ты что, не знаешь, что наговорила этому человеку?
— Какому человеку?
— Репортеру!
— Это был репортер?
— Я же тебе говорил, чтобы ты ни с кем не заговаривала.
— Я забыла про это, — сказала Марианна. Она была в замешательстве и чувствовала страшную усталость. — Я хочу домой.
— В Эце?
— Эце?
— Ты меня разыгрываешь или… Поезжайте в Эце, — приказал он шоферу хриплым от волнения голосом.
На следующий день они отправились назад в Вену. Марианна Дорфрихтер находилась в состоянии полной апатии, изредка перемежающейся порывами оживленности. Она приняла известие об отъезде без признаков сожаления, но заволновалась, когда увидела, как ее чемодан погрузили в машину.
— Я хочу остаться здесь, — сказала она доктору Гольдшмидту. — Мне здесь нравится. Я не хочу никуда уезжать отсюда.
— Но ты бы хотела вернуться к своему ребенку, правда? — спросил он.
Она уставилась на него уже знакомым ему по последним дням взглядом.
— К какому ребенку?
В замешательстве его бросило в пот.
— Ты родила ребенка, два месяца назад, — в его голосе звучало профессиональное участие человека, который защищает несправедливо обвиненного и пытается его успокоить.
Она, улыбаясь, потрясла головой.
— Кто тебе рассказал эту сказку? У меня никогда не было ребенка.
Обратная дорога прошла без происшествий. Доктор Гольдшмидт все больше нервничал, хотя и без видимой причины: Марианна оставалась приветливой и послушной. Они сошли в Бадене, не доезжая Вены, чтобы избежать репортеров, которые наверняка поджидали их на Западном вокзале.
Райнхарт Лотар исполнил свои угрозы и послал статью в газету, которая в виде специального выпуска появилась с огромным заголовком: ЛЮБОВНАЯ ПАРОЧКА ВСТРЕЧАЕТСЯ НА ЛАЗУРНОМ БЕРЕГУ. По пути, в Зальцбурге, доктор купил на перроне экземпляр газеты. Он тут же известил по телеграфу свою канцелярию, чтобы их встречали в Бадене с наемной машиной. Его «даймлер» был в Вене слишком хорошо известен.
Они поехали прямо к Марианне домой. Когда машина остановилась у дома, Марианна не захотела из нее выходить. Это был хмурый холодный день, солнце не было видно за тяжелыми облаками, промозглый туман проникал повсюду. Хотя на ее шеках горел румянец, всю дорогу от Бадена Марианну сотрясала дрожь. Гольдшмидт подозревал, что у нее температура, но хотел сначала оставить ее у матери, а затем предпринять все, что будет необходимо. В осторожных выражениях он сказал фрау Грубер, которую срочно вызвали из магазина: