— Ни малейших. Мы прекрасно ладил и друг с другом. Он отличный парень — Дорфрихтер, имел я в виду. Честно сказать, я никогда не поверю, что он тот, кто стоит за этими проклятыми циркулярами. Это довольно плохая шутка. И, кроме того, безвкусная. У тебя, должно быть, есть какие-то веские доказательства, иначе ты не держал бы его под арестом. И все равно я убежден, что ты заблуждаешься. Зачем, к примеру, ему было посылать яд мне? У нас были прекрасные отношения. К тому же он должен был знать, что я не из тех, кто прибегает к таким чудо-средствам. Если у меня возникают проблемы, я иду к врачу.
Кунце терпеливо ждал, пока барон не закончит. Затем он кивнул.
— Возможно, Дорфрихтер и не Чарльз Френсис. Тем не менее я должен проверить все варианты. Давай теперь вернемся к вашей встрече в Сараево. Дорфрихтер пришел к тебе, потому что Ванини сидел на мели? Из-за чего? Думаю, что речь шла о деньгах. Ты сказал, что на кон была поставлена его честь. Стало быть, он совершил какой-то бесчестный поступок. И ты не хочешь мне об этом рассказать, потому что ему это и сейчас может повредить. Его могут уволить из армии, возможно, даже посадить. Ты был готов простить долг или что там еще было — он, получается, обязан тебе по гроб жизни. Но есть еще и третий, который об этом знает, и это — Дорфрихтер. Он оказал Ванини большую услугу, нет вопроса, и после этого Ванини и ему обязан.
— По твоим рассуждениям, — барон ухмыльнулся, — может оказаться, что это Ванини послал мне капсулы с ядом!
— Возможно, ты прав, — согласился Кунце и замолчал.
Ванини показал, что у него был цианистый калий. Он проходил службу в Линце, откуда происходили коробочки и бумага. По данным полковой канцелярии, он заступил на службу в Нагиканице двенадцатого ноября, после того как накануне вечером приехал туда. Это означает, что он не мог быть в Вене и не мог бросить циркуляры четырнадцатого ноября в почтовый ящик на Мариахильферштрассе. Но это мог для него сделать кто-то другой. Но зачем? По какой причине ему нужно было погубить десять офицеров Генерального штаба? Из этих десяти офицеров он лично знал, кроме барона Ландсберга-Лёви, возможно, еще одного или двух. Какую злобу мог бы он испытывать по отношению к другим? Можно допустить, что он, как и многие войсковые офицеры, в принципе не выносил Генеральный штаб. Может быть, он вообще душевнобольной? Боже милостивый, а вдруг это Ванини — тот человек, а не Дорфрихтер!
— Я не смог бы утверждать, что ты мне крепко помог, — сказал Кунце Ландсбергу-Лёви. — Кажется, ты забыл, что здесь идет речь не о каком-то рыцарском турнире, а о расследовании убийства, которое я провожу. Твой бессмысленный кодекс чести чрезвычайно мешает делу.
Барон встал.
— Сожалею, но здесь я ничего изменить не могу, — чопорно сказал он. — Это все?
— На данный момент да, но, возможно, мне придется тебя еще раз побеспокоить. Я имею в виду всех, кто так или иначе связан с этим делом.
Барон щелкнул каблуками.
— Всегда к вашим услугам.
Оставшись один, Кунце стал взвешивать вариант, при котором Ванини как военный или даже как должник был втянут в это дело. Шансов на это было немного, но и отбрасывать совсем такую вероятность тоже было нельзя. Но на этот раз он не должен передоверять расследование кому-то, а при необходимости ехать в Нагиканицу самому. В дверь постучали, и не успел Кунце сказать «войдите», как в комнату влетел Стокласка, размахивая листком бумаги.
— Капитан Титус Дугонич найден с тяжелым огнестрельным ранением в своей квартире в переулке Химмельпфортгассе!
Квартира располагалась на первом этаже старого дома, вход в который находился в переулке Химмельпфортгассе, а сам дом тянулся до следующей улицы. Вход в квартиру был прямо с лестницы; в квартире через кухню был еще один выход, что для Дугонича, который в этой квартире постоянно не жил, было просто идеальным. Звонит, к примеру, ревнивый муж в переднюю дверь, а его жена тем временем спокойно убегает через черный ход, спускается к переулку Баллгассе, берет фиакр и еще раньше своего мужа успевает оказаться дома.
Когда Кунце вошел в квартиру пострадавшего, он обнаружил там смотрителя дома и штатского, который оказался акушером, жившим в этом же доме на втором этаже. Сразу же после прихода капитана появился полковой врач доктор Рупперт. Кунце пришло в голову, что сцена, которую он не так давно пережил, снова повторяется с той лишь разницей, что жертва на этот раз была не мертвой, как Рихард Мадер, а довольно-таки живой и изрыгающей громкие проклятья. Пуля вошла в нижнюю часть бедра и через боковую мышцу вышла с другой стороны, задев верхнюю бедренную кость. Таково было предварительное заключение местного медика, с которым доктор Рупперт с обычным для него презрением военного врача к штатским коллегам не соглашался.