— Что вам известно? — резко спросил он.
— Только то, что я вам доложил, господин генерал.
— Оружие нашли?
— Нет, еще не нашли. Возможно, эта персона взяла его с собой.
— А пуля?
— Выпущена из пистолета двадцать второго калибра.
— Полиция нашла свидетелей, которые видели эту персону входящей и выходящей из квартиры?
— Нет, господин генерал. Но я постоянно в контакте с комиссаром доктором Вайнбергом, и он обещал немедленно поставить меня в известность, как только они найдут что-либо существенное. Но пока ничего нет.
— Это просто от недееспособности, — проворчал Венцель. — Но вы заблуждаетесь, если полагаете, что я доволен, как ведется расследование этого дела. Один ляпсус за другим! Немедленно поставьте меня в известность, если появится что-то новое. — И затем сухо: — Вы свободны.
Капитан Кунце нашел пистолет за складками тяжелой шелковой портьеры в салоне Дугонича. По каким-то причинам полиция эту штору просмотрела. Кунце еще раз решил осмотреть квартиру, убедиться, что никаких личных предметов — носового платка, шарфика или чего-нибудь подобного, что может указать на фамилию женщины. И тогда, к своему удивлению, он нашел пистолет. Это был подарочный экземпляр, браунинг, на боковой стороне которого было выгравировано: «Всего самого лучшего к дню рождения! Твой любящий тебя муж Карл».
После того как он убедился, что генерал Венцель находится в своем служебном кабинете, Кунце прошел к ближайшей почте, позвонил домой к генералу и попросил госпожу к телефону.
— Это капитан Кунце, — сказал он на испуганное молчание на другом конце провода. — Простите, что я вас беспокою, но у меня есть кое-что принадлежащее вам, и я хотел бы вернуть это вам так, чтобы об этом никто не узнал.
Молчание длилось несколько секунд, затем последовало шепотом:
— Почему?
— Потому что я думаю, что так было бы лучше для всех участников.
— Ах, какой вы хороший человек, — пропела она, видимо, приходя в себя, и он услышал гортанные звуки, напоминающие то ли смех, то ли плач.
— У меня есть одно условие, — сказал он. — Вы мне должны пообещать, что тренироваться в стрельбе впредь будете только по неживым предметам.
— Я обещаю вам это, — прошептала она. — Нечто подобное у человека случается раз в жизни.
— Я верю вам на слово. В любом случае возьмите игрушку назад. Не годится выбрасывать подарки ко дню рождения.
Они условились встретиться в парке Шёнбрунн, сразу возле входа. Парк был ближайшим к вилле Венцелей. Лили должна взять своего белого шпица, что должно было служить алиби, если ее увидят. Кунце должен — по той же причине — взять с собой Тролля.
— Не стоит и говорить, как я вам благодарна, — призналась она спустя некоторое время. И затем спросила: — Как он себя чувствует?
— Соответственно обстоятельствам, — ответил Кунце. — Нога у него в гипсе, но врач надеется, что все будет в порядке.
— Он сильно на меня злится?
— Довольно-таки. Но ведь это можно понять, не так ли?
Они встретились холодными зимними сумерками под голыми деревьями, двое владельцев собак, которым пронизывающий до костей туман был в радость. Вдали только одна женщина выгуливала двух дрожавших фоксов. Пока Тролль с интересом изучал попонку шпица, Кунце, протянув руку как будто для приветствия, передал Лили пистолет, который она небрежно спрятала в карман пальто.
— Еще раз спасибо, и скажите ему, что я сожалею.
Он кивнул.
— Я передам ему это.
— Сожалею, что не попала, — добавила она со смехом. Затем она потянула за поводок и повела шпица прочь от Тролля.
14
Лейтенант Ксавьер Ванини брел по краю узкого ущелья; глубоко внизу пролегали рельсы железной дороги. Что-то влекло его в это место, особенно тогда, когда он был с похмелья. Уже от одного вида железной дороги становилось легче на сердце — есть, стало быть, еще поезда, которые могут увезти его из этого проклятого места, и он не отрезан окончательно и бесповоротно от остального мира.
Дул холодный ветер, и лейтенант продрог. Если хорошенько подумать, он с прошлой осени не переставал мерзнуть. Он взглянул на безотрадное февральское небо и проклял его. В последние дни потеплело, и снег превратился в слякоть. Венгерский ландшафт с его голыми деревьями и бесконечными серо-коричневыми полями выглядел плоско и печально. В его воображении возникла снова картина солнечной бухты Кварнеро, и от тоски у него защемило сердце.
Он родился в Триесте, и, когда ему было три года, его отец, служащий таможни, был переведен в Фиуме. Он рос в порту, который был достаточно оживленным, чтобы быть постоянным источником радости, но и вполне безопасным для мальчишки. Зимой и летом море было постоянным местом для игр: рыбацкие лодки и пароходы, плывущие вдоль берегов с роскошной растительностью и бесконечными дикими пляжами, грузовые суда с их собранными со всего света экипажами, начиная с огромных светловолосых скандинавов и кончая крошечными малайцами.