— Так точно, господин капитан.
— Зачем же вам нужен был цианистый калий?
— Я уже вам говорил, господин капитан. Я хотел сделать несколько снимков на празднике цветов.
— Но у вас ведь уже не было фотоаппарата?
— Я надеялся его выкупить. К несчастью, это мне не удалось.
— Ну хорошо. А что же вы сделали с цианистым калием?
— Наверное, я его выбросил.
— Точно вы не знаете?
На лбу молодого офицера блестели бисеринки пота.
— Это было так давно. Как я сейчас могу вспомнить?
Кунце затаил дыхание. Кто мог подумать, что погоня за фантазией, химерой превратится в настоящую охоту? Возможно ли, что он стоит перед разгадкой тайны этого Чарльза Френсиса? А вдруг ни на чем не основанное предположение, которое пришло ему в голову несколько дней назад, действительно является ключом от камеры Дорфрихтера? Неужели Дорфрихтер не виновен, а преступником является Ванини?
— Вы ведь без особой охоты служите в армии, не так ли, Ванини? — спросил он.
Молодой человек посмотрел на него с недоумением.
— Что вы имеете в виду? Служу ли я охотно как гражданин или как офицер? Я не понимаю вашего вопроса, господин капитан.
— В Линце от вас часто слышали оскорбительные высказывания в адрес ваших товарищей по службе, и особенно в адрес штабных офицеров.
— Вполне возможно. Я совсем не святой, который любит всех и вся.
Было уже поздно, Кунце устал от многочасовой тряски в поезде и от долгого ожидания на шаткой софе в квартире Ванини. Наступил момент выложить все козыри и закончить игру.
— На чем основана ваша враждебность по отношению к офицерам Генерального штаба?
Ванини вытянулся в струнку. Он опустил глаза, словно стараясь уйти от пронизывающего взгляда Кунце.
— Вы это сами прекрасно знаете, господин капитан, — сказал он раздраженным голосом. — Особой любви между войсковыми офицерами и этими бутылочно-зелеными никогда не было. А что касается меня, так меня от них просто тошнит.
«Сейчас начинает играть в нем его итальянский темперамент, — подумал Кунце. — Он становится легкомысленным и может выдать себя из чистого хвастовства».
— Возможно ли, — спросил капитан как бы между прочим, — что вы заполнили двадцать капсул с цианистым калием и отправили их недавно представленным к внеочередному званию офицерам Генерального штаба?
Хотя выпитое в кафе вино и жар, идущий от кафельной печи, и отразились в какой-то степени на умственных способностях лейтенанта, но на его реакции никак не сказались. Как ужаленный, он подскочил и закричал:
— Нет, нет! — В ужасе он уставился на Кунце. — Вы меня арестовали из-за этого? Это просто безумие! Я не имею к этим проклятым капсулам никакого отношения.
— Создается впечатление, что вы кое-что знаете об этом.
— Конечно, я кое-что знаю об этом. Я читаю газеты, как и все остальные. Со мной у вас ничего не выйдет! Только лишь потому, что я больше года назад купил две палочки цианистого калия? Другие тоже покупали! Вы что, хотите всех арестовать? Вам не хватит тюрем всего мира для этого!
— Я совсем не собираюсь арестовывать всех. Только вас.
— Почему меня? Почему вы выбрали именно меня? — закричал Ванини. — Я протестую. Я требую, чтобы меня немедленно освободили!
— Нет, я вас не освобожу до тех пор, пока вы мне не скажете, что вы сделали с цианистым калием.
Ванини на глазах сник.
— Зачем мне нужно было бы убивать этих людей? Я вообще никого из них не знал.
Кунце выждал некоторое время, затем дал бомбе взорваться.
— Перед моим отъездом из Вены я разговаривал с капитаном Ландсбергом-Лёви.
Краска бросилась в лицо Ванини.
— Этот богом проклятый еврей! Я был убежден, что он не сможет держать язык за зубами.
Внезапно Кунце стало не по себе. Протест был слишком спонтанным, чтобы быть наигранным. Этот молодой офицер запутался в жизни, несчастен. Возможно, даже озлоблен, но совершенно определенно он не мог быть психопатом-убийцей. У него нет ни хитрости, ни коварства безумца. Несмотря на свой ум, он был слаб и неоснователен; возможно, он мог быть причастным, но определенно не автором этого чудовищного преступления.
— Минутку, Ванини! Ландсберг-Лёви даже не пытался злоупотребить вашим доверием. Дело совсем в другом. — Кунце осторожно прощупывал дальнейший ход.
— Он дал честное слово, что будет молчать.
Это подтверждало предположение Кунце. Речь шла, вероятно, о деньгах, которые Ванини задолжал барону.
— Почему вы думаете, что это барон рассказал обо всем?
— А кто же еще тогда? — спросил Ванини.