— Это значит, что мы вообще никуда не поедем?
— Нет, почему же, поедем — только позднее. Сейчас это невозможно. Но позже посмотрим.
— Но, Эмиль, что я должна сказать нашим друзьям? Они все думают, что мы по пути в Венецию!
— Так скажи им, что мы не по пути в Венецию. — Он перевел дыхание. — Ах, Роза, неужели ты не понимаешь? Мне и самому очень жаль. Но здесь все гораздо важнее.
В дверь постучали. Дежурный унтер-офицер доложил, что арестованный ожидает в приемной.
— Я должен прекратить разговор, Роза, — сказал Кунце. — Пожалуйста, сделай, как я сказал. — Он положил трубку и обратился к унтер-офицеру: — Пусть введут господина обер-лейтенанта.
Рядом с надзирателем и сопровождаемый на шаг сзади конвоем в комнату вошел Дорфрихтер. На предписанной уставом дистанции все остановились и встали по стойке смирно. Кунце подумалось, сколько раз разыгрывалась здесь эта пантомима и есть ли разница между прошлыми случаями и сегодняшним. Конвоир был, видимо, каждый раз другой, но холодный блеск штыка был тем же, да и глаза были всегда такими же холодными и суровыми. Надзиратель был новый. Вместо старого грузного Туттманна, страдавшего астмой и имевшего доброе сердце, был поставлен Коллер — у него отсутствовало и то и другое. Он был добросовестным, надежным, но равнодушным служакой. Лишь заключенный разительным образом изменился. В нем со всей очевидностью отсутствовал прежний бойцовский дух.
Кунце отпустил надзирателя и конвоира и предложил Дорфрихтеру сесть.
— Мы должны подождать обоих лейтенантов, — сказал он. — Все, что вы скажете, пока оба не пришли, останется между нами.
— Нет ничего, чтобы я и при них не смог бы сказать. И особенно это: я ни о нем не сожалею.
— О чем вы не сожалеете?
— Ни о циркулярах, ни о цианистом калии, ни даже о Мадере. Случись что, я бы это сделал снова, только начал бы поумней. — Он говорил спокойно, но полным печали голосом. — Ради моей жены. Я сломал ей жизнь, и это ужасно. Я должен был позаботиться, чтобы меня не поймали.
Кунце не верил ушам своим, глядя на это красивое лицо.
— Вы уверены, что у вас с головой все в порядке?
— Я в абсолютном порядке. В ваших документах лежат акты трех психиатрических экспертиз, которые это подтверждают.
— Так вы не чувствуете себя виновным?
Дорфрихтер покачал головой.
— Ни в малейшей степени.
Кунце был как удивлен, так и в какой-то степени проникся завистью. Человек, который не знает мук вины, — Адам, который вкусил запретный плод и наслаждался им до последнего кусочка.
— Вы убили человека и пытались убить девять других. Этому нет оправдания!
— О нет, как раз есть. Возможно, не для вас, потому что вы заранее не принимаете моих доказательств. Но для меня такие оправдания есть, и именно поэтому я себя не чувствую виновным.
— Бог свидетель, я хотел бы вас понять. Но вы, видимо, все-таки безумны.
— Я попытаюсь показать вам ход моих рассуждений, — терпеливо сказал Дорфрихтер.
Он встал и стал большими шагами расхаживать по комнате.
— Я хотел бы начать с ноября прошлого года. В газете был опубликован приказ о повышении в звании и переводе в Генеральный штаб. Моей фамилии там не оказалось, что означало, что я остаюсь войсковым офицером и в случае войны буду командовать ротой — примерно двумя сотнями солдат, в то время как мне, штабному офицеру, была бы доверена судьба многих тысяч. Мадер, к примеру, был прикомандирован к телеграфному бюро. Дни, когда командующий наблюдал за ходом сражения с холма через подзорную трубу, остались в прошлом. В будущей войне он должен находиться далеко от линии фронта и осуществлять связь со своими войсками с помощью телеграфа и телефона. Судьба целого армейского корпуса будет зависеть в определенных обстоятельствах от штабника, который обеспечивает эту связь. Я встретил случайно Мадера в прошлом году в Вене. Мы оба были навеселе и довольно долго дружески болтали об интересующих нас военных вопросах. Мадер был умным парнем и свое дело знал хорошо, но его взгляды были на уровне прошлого века. В принципе наше телеграфное бюро с незапамятных времен существенно не модернизировалось. Если бы все думали, как он, о технических новшествах узнали бы только тогда, когда они уже устарели. Отсюда следует вывод: цель любой войны как можно больше убить вражеских солдат и как можно больше сохранить собственных. Но если у руля стоят такие люди, как Мадер, можно с уверенностью ожидать прямо противоположного результата.