Конопишт был единственным местом, где она чувствовала себя как дома. Здесь она была матерью своих троих детей и женой человека, которого она любила больше всего на свете. Но едва она выходила за стены этого замка, как ощущала гнет ужасных и унизительных правил испанского этикета, единственной целью которых, как ей казалось, было постоянно напоминать ей об ее более низком происхождении.
За столом было девять человек: наследник престола, его супруга, полковник Бардольф, капеллан замка, гофдама герцогини, второй адъютант эрцгерцога, генерал Венцель, капитан Кунце и еще один гость — английский ботаник по фамилии Линтон.
Капеллан прочитал обеденную молитву, но не обычную короткую, а настоящую пространную проповедь. Эрцгерцог и его супруга сидели неподвижно, закрыв глаза, как в трансе, с выражением экстаза на лице. Наконец молитва подошла к концу, все, за исключением ботаника, перекрестились, и хозяева и гости вернулись к земной жизни.
Из уважения к мистеру Линтону разговор за столом шел на английском, на котором эрцгерцог говорил плохо, а его супруга очень хорошо. Ботаник был приглашен в Конопишт, чтобы помочь эрцгерцогу в его любимом увлечении: вырастить черную розу.
— Прошлым летом мы были почти уверены, что получилось, — заявила герцогиня. — К сожалению, когда распустились бутоны, цветы оказались темно-пурпурными.
— Прекрасные цветы, — заметил эрцгерцог, — но еще не черные.
Гофдама, стареющая чешская графиня, вмешалась в разговор:
— Не существует ли какого-то поверия, связанного с черной розой?
Эрцгерцог нахмурился, а супруга его, прижав палец к губам, сделала ей знак замолчать. Но графиня, видимо не замечая ничего, бодро продолжала:
— Ах да, сейчас я припоминаю: кажется, если расцветает черная роза, происходит убийство и начинается война!
— Глупее этого мне слышать ничего не приходилось, — набросился на нее по-немецки Франц Фердинанд. — Впредь оставьте подобного рода шутки при себе, графиня. — Настроение герцога, очевидно, было до конца обеда испорчено. Его неудовольствие теперь обратилось против Кунце: — Это верно, господин капитан, что вы при первом допросе положили вблизи обер-лейтенанта Дорфрихтера пистолет, чтобы он застрелился?
Вопрос застал Кунце врасплох, и на какой-то момент он растерялся.
— Прошу прошения, Ваше Императорское Высочество, но я не могу припомнить ничего подобного, — наконец сказал он.
Но эрцгерцог не унимался:
— Он бы умер без последнего причастия. Меня удивляет, что вы могли допустить, чтобы христианин был обречен на вечное проклятье.
— Покорнейше прошу простить, Ваше Высочество, но я не давал никакого оружия обер-лейтенанту Дорфрихтеру и не оставлял его рядом, чтобы он в себя стрелял.
— Но вы считали его виновным прежде, чем кто-либо другой пришел к этому выводу?
— Так точно, Ваше Высочество, основываясь на заключении эксперта-почерковеда.
— Ваша карьера зависит оттого, будет ли он признан виновным, не так ли?
— Конечно нет, Ваше Высочество. Ни один аудитор нашей армии ради карьеры никогда не осудит невиновного к смерти.
— Он был талантливый офицер?
— Это действительно так. Он был бы превосходным офицером Генерального штаба. Это большая потеря для армии, что он не был переведен в Генеральный штаб.
— Был бы он полезен для армии в случае войны?
— Безусловно, Ваше Высочество.
Подали мясо, и Франц Фердинанд на некоторое время сосредоточился на еде. Внезапно он обратился к ботанику.
— Что думают в вашей стране о войне, мистер Линтон, в самых общих чертах?
Англичанин был смущен.
— О какой войне, сэр? — спросил он.
— О будущей войне. Например, между Англией и Германией.
— Я не думаю, сэр, что дело дойдет до этого. Я полагаю, народ вообще не думает об этом. Почему, собственно, англичане должны воевать с немцами?
— А если разразится война между Германией и Францией?
— Это нас бы не касалось, не так ли, сэр?
— Да, едва ли, — подтвердил Франц Фердинанд.
Мистер Линтон перевел дух.
— Я могу позволить себе вопрос, сэр?
— Да, пожалуйста.
— Полагает ли Ваше Высочество, что в ближайшем будущем может разразиться война между сверхдержавами?