— Видно было, что вы не считаете Габриеля виновным, — сказал Кунце. — Я тоже так думаю. Мы должны его отпустить.
— Согласен, но только через пару дней, — возразил Вайнберг. — Нужно, чтобы он немного отошел после известия о смерти своей жены. Я скажу ему об этом сам. Очень осторожно. Если вообще можно осторожно сообщить человеку о том, что его жена пустила себе пулю в сердце. Хоть и была развратницей, но ясно, что она любила его. Да и он, похоже, любил жену, несмотря на ее распутство. Так не бывает в жизни: все только черного или только белого цвета, как пытается нам внушить генерал Венцель.
Они попрощались, и Вайнберг повесил трубку. Кунце извинился перед Розой и прошел в свой кабинет. С самого начала, когда ему передал и дело, его мучило одно подозрение. Он не высказывал его вслух, так как точно знал, что генерал Венцель встретит это в штыки. Самоубийство Анны меняло все дело. Кунце разделял чувство вины Вайнберга и твердо решил не допустить дальнейших жертв ради сохранения престижа армии.
План для такого массового отравления мог придумать только человек, обладающий проницательностью и тонким умом. Достать цианистый калий, профессионально составить циркуляр, размножить его на гектографе, найти подходящую упаковку для пилюль, такую, чтобы конверт проходил в щель почтового ящика, предусмотреть, чтобы вес не превышал веса письма с обычной оплатой и не вызывал лишнего любопытства почтовых служащих, — это была длинная цепочка действий, хорошо спланированных и исполненных.
Ключ к разгадке — несомненно, мотив действий этого человека. Если его целью было нанести удар по Генеральному штабу, то почему выбор пал на только что назначенных, а не на опытных и зачастую незаменимых офицеров? Как ни крути, очевиден только один мотив — личная выгода.
Кунце плохо спал в эту ночь, проснулся гораздо раньше, чем обычно, и долгих два часа лежал, поглядывая на часы, пока наконец не пришло время выйти из дома. Он направился прямиком в бюро доктора Вайнберга в Президиуме и уже через несколько минут стоял перед ним.
— Мне нужен лучший графолог из всех, что у вас есть, — сказал он комиссару. — У меня есть определенные подозрения, но я должен быть уверен, прежде чем я предприму дальнейшие шаги; я считаю отвратительным, когда страдают невиновные люди.
— Вы подозреваете кого-то конкретно?
— Откровенно говоря, нет. Скорее, кого-то из группы лиц.
— Кого-то из военных. — Это был не вопрос, а скорее утверждение, при этом капитан молча кивнул. — Я был уверен, что вы рано или поздно придете к этому выводу, — продолжал Вайнберг.
— Это единственный логический вывод. Мы исследовали все возможные мотивы, кроме одного: кому выгодна смерть восьми офицеров одного и того же года выпуска? Ответ: только лучшим по оценкам в аттестате из тех, кто не подлежал переводу в Генеральный штаб. Всего выпуск должен был насчитывать девяносто четыре офицера. Двое умерли, Габриель вышел в отставку. Остались, стало быть, девяносто один человек. По окончании училища все эти свежеиспеченные обер-лейтенанты были направлены в различные гарнизоны монархии для прохождения службы в войсках. По истечении четырех лет пятнадцать лучших из них были произведены в капитаны и переведены в Генеральный штаб, в то время как остальные должны были ждать следующего чина согласно сроку службы. Если не будет войны, им предстоит рутинная служба с перспективой в лучшем случае выхода на пенсию в чине полковника. И уж, конечно, никто из них не станет генералом. — Кунце на секунду приостановился и перевел дыхание. — Теперь же из-за смерти Мадера тому, кто стоит в списке под номером 16, гарантировано повышение в звании и перевод в Генеральный штаб. Если бы умер еще один из восьми, то же самое повышение и перевод предстоял бы номеру 17, еще с одной смертью — номеру 18, и так далее.
— Понятно, — кивнул Вайнберг. — Ваши подозрения направлены, таким образом, на номер 16 и стоящих за ним выпускников этого года.
— Верно, только номер 16, к счастью или несчастью, попал тридцатого октября в военный госпиталь с аппендицитом и был прооперирован. Четырнадцатого ноября, когда были отправлены циркуляры, он все еще лежал в госпитале.
— А если у него был сообщник, которому он поручил отправить письма еще до того, как лег в госпиталь?
— Маловероятно, так как вплоть до первого ноября у него были все основания ждать своего перевода и повышения. До нынешнего года и ранее первые тридцать лучших выпускников подлежали после обязательного прохождения службы в войсках переводу в Генеральный штаб. И только в нынешнем году начальник Генерального штаба Конрад неожиданно изменил систему таким образом, что повышению в звании и переводу стали подлежать только первые пятнадцать лучших. Я не знаю его мотивов. Может быть, он хочет таким образом повысить уровень своих штабных или просто сократить штат. Но в любом случае его решение было болезненным ударом для тех пятнадцати, которые все годы были уверены, что им вскоре предстоит надеть темно-зеленую форму.