— Чтоб ты пропала, глупая курица! Ты что, с ума сошла?
Он с отвращением посмотрел на ее злое лицо. Польские потаскухи сами по себе не стоили доброго слова, но местные были гораздо хуже. Нужно напиться до чертиков, чтобы на такую польститься. Они были грязные и отвратительные, как все в Галиции. В Библии зря описывают ад, как геенну огненную с горящей серой. Настоящий ад — это безлесная местность с клубами пыли летом и всепроникающей вонью навоза, ледяными ветрами и грязью по колено в сентябре. Был только один примиряющий со всем этим аспект — в грядущей войне, — а Хедри молился, чтобы она началась скорее, — можно было ожидать, что Галиция, вполне вероятно, станет полем битвы, а после этого вообще исчезнет с лица земли.
— Потому что ты меня просил, — закричала Наташа. — Ты сказал, чтобы я тебя разбудила ровно в шесть. А если не будешь просыпаться, сказал облить тебя водой. Вставай, а то опаздаешь к построению.
Ее имя было вовсе не Наташа, но Хедри звал ее именно так. Называть ее настоящим именем означало, по мнению Хедри, сводить их отношения к близким. Офицер же должен, особенно в Галиции, держать дистанцию в отношениях со штатскими.
Он поднялся с трудом. Голова раскалывалась. Он смутно помнил, что происходило вчерашним вечером: ужин у Яблонски с другими гусарами и в итоге попойка в одном из кабинетов «Гриль паризьен», грязной комнатушке ночного кабака. Там к ним присоединились три улана. Обычно эти рода войск держались отдельно, но оглупляющая, глубокая безысходность иногда сводила их вместе. Уланы были в общем-то неплохие парни. Большинство из них польские шляхтичи — Галиция, в принципе, была частью их родины. Проблемы возникали при совместных пирушках: дело быстро доходило до пари: «кто больше выпьет», вспыхивали споры, которые иногда заканчивались дуэлью. Дуэли были строжайше запрещены, но, поскольку они хоть как-то нарушали вечное однообразие, командиры смотрели на это сквозь пальцы, если только они не заканчивались смертью.
Хедри посмотрел на грязь и беспорядок в комнате и вдруг почувствовал, будто все бесчисленные галицийские насекомые поползли по нему. Он спрыгнул с кровати с такой прытью, которой еще минуту назад у себя не подозревал. Заглянув в бумажник, он убедился, что пачка денег в нем значительно поубавилась. Но он не стал проверять, сколько пропил вечером, а сколько взяла себе Наташа. Вытащив десятикроновую купюру, он протянул ее так, как бросают кость бродячей собаке, — двумя пальцами, чтобы не испачкать пастью руку.
Десять крон были неожиданно щедрой платой за оказанные услуги. Лицо Наташи расплылось в счастливой улыбке. Она с визгом кинулась на шею обер-лейтенанту, и он почувствовал, что тонет в этой массе женской плоти. От неожиданного напора он на миг потерял равновесие. Запах жирных волос и пота вызывал тошноту. Хедри оттолкнул Наташу довольно жестоко, так, что, несмотря на ее сто килограммов, ее отбросило на кровать.
— Никогда больше не хватай меня, — закричал он, цепляя свой офицерский палаш.[3] — И не вздумай затащить меня еще раз в свой свинарник, когда я пьян. Иначе просплюсь и прикончу тебя на месте!
Чертыхаясь, он натянул свой плащ. Все они здесь вызывали отвращение — и мужчины и женщины. Сама мысль — провести лучшие годы жизни в этой богом забытой дыре — приводила его в отчаяние. Сколько еще он сможет выдержать? Насколько еще хватит сил? Только война, может быть, смогла бы его спасти!
Снаружи было еще темно, и на улицах попадались только женщины, поджидавшие клиентов около своих домов. Из-за ноябрьских холодов они надели на себя все, что можно, и напоминали живые тумбы. Хедри не удостоил их даже взглядом.
В Гродеке, насколько он знал, население состояло из двух групп: тупых, дурно пахнувших крестьян и множества маленьких, одетых в черное вежливых евреев. Он предпочитал евреев. Без их постоянной готовности помочь, их ловкости и смекалки он бы здесь не выдержал. Благодаря им эта абсолютно невыносимая дыра становилась почти приемлемой: только они могли помочь найти приличную квартиру, разыскать французское шампанское и разные деликатесы, без них невозможно было достать хорошее средство от клопов или договориться о кредите. Он не переставал им удивляться. Хотя они росли в такой же нищете, что и крестьяне, у них было врожденное понимание элементарных потребностей людей совершенно чуждой им культуры. Раньше у него были определенные предубеждения против евреев, но здесь он научился их ценить. Кроме того, он просто не мог без них обойтись.