— У вас репутация одного из лучших наездников монархии, господин обер-лейтенант, — заметил Кунце.
Хедри пожал плечами.
— Об этом мне ничего не известно, господин капитан. По мне было бы лучше сказать — я умею ездить на лошадях. Это нельзя считать каким-то особым достижением, если учесть, что я практически вырос в седле. Конечно, это было преимуществом перед Дорфрихтером, которое у меня было изначально.
Кунце встал.
— Благодарю вас, господин обер-лейтенант. На данный момент это все. Хотел бы только попросить вас дать мне полное имя и адрес этого Лебовица. И название группы, с которой он отправился в поездку.
— Когда они вам нужны?
— Как можно быстрее, — тихим голосом, но все же категорическим тоном сказал Кунце.
Обер-лейтенант поклонился своему командиру, щелкнул каблуками и вышел из кабинета. Снаружи, на плацу, он приказал первому из галопирующих там гусар подвести его коня. Одним ловким движением он впрыгнул в седло и поскакал в направлении местного гетто.
Несколькими часами позже Моисей Лебовиц, проживающий со своей группой в одном из пансионов Вены, получил повестку, в которой значилось, что он должен незамедлительно явиться в бюро полицай-президента Бржезовски. Момент был на редкость неподходящий, так как все препятствия были преодолены, все необходимые документы получены и на вечер был назначен отъезд.
Хотя Лебовиц за две недели пребывания в Вене никаких следов недружественного к себе отношения не почувствовал, он счел за благо взять с собой адвоката. Этот адвокат был товарищ по школе молодого раввина, который организовал их отъезд. Он уже давно жил в Вене, и большой город сделал из него общительного, находчивого человека и, по мнению Лебовица, уже не совсем еврея.
Полицай-президент принял их немедленно. После нескольких дружелюбных слов, которые должны были успокоить заметно нервничавшего Лебовица, Бржезовски перешел к разговору об обер-лейтенанте Хедри. Это произошло так неожиданно, что Лебовиц был сильно испуган. Тело его под тяжелым кафтаном покрылось холодным потом, он судорожно вцепился своими скрюченными пальцами в обивку стула.
Господина обер-лейтенанта ограбили, наверное даже убили, размышлял он, и его, Лебовица, подозревают в этом преступлении. В детстве и юности Лебовиц неоднократно переживал погромы, но они пугали его меньше, чем явно участливое поведение полицай-президента. Погромы Лебовиц понимал, а полицай-президента и его мотивы он понять не мог.
Так точно, он оказывал господину обер-лейтенанту услуги. Да, он получал небольшие суммы в качестве платы за эти услуги, но это все, что он может сказать по этому поводу. Господин обер-лейтенант не раз повторял, что он им очень доволен.
— Господин обер-лейтенант фон Хедри дал вам несколько писем, которые вы должны были отправить в Вене. Помните, сколько их было? — спросил полицай-президент.
Лебовиц с недоумением уставился на него вытаращенными глазами.
Почему вдруг письма? Лебовиц сильно забеспокоился. Что же было в них такого важного? Может быть, деньги?
— Их было четыре, господин полицай-президент, — заикаясь, пролепетал он.
— Вы уверены, что не больше?
— Так точно, с вашего позволения, господин президент. Я их сосчитал, когда господин обер-лейтенант отдал их мне, а потом еще раз на почте.
— Вы их бросили в почтовый ящик?
— Нет, с вашего позволения, господин президент. Мне надо было знать наверняка, что они не потеряются. Поэтому я их на стол положил, где почту сортировали. — Он заговорил погромче: — Если их потеряли, то я, с вашего позволения, здесь ни при чем, а виновата почта!
— Вам господин обер-лейтенант именно так поручил отправить письма?
— Нет. Как я уже говорил, я только хотел, чтобы они не потерялись. И чтобы они скорее были отправлены. Я всегда старался служить моему господину офицеру как можно лучше.
— Вы прочитали, куда были адресованы письма?
— Нет, с вашего позволения, господин президент.
— Почему нет?
— Я не умею читать, милостивый господин. По-немецки то есть. На иврите я могу читать. Но вы же не подписываете ваши письма на иврите.