Сжав в руках бумажку, Марина Игнатьевна устало опустилась на стул. Девушка, принесшая ей записку, сочувственно спросила:
— Дома что случилось?
— Да, — бессознательно ответила Марина Игнатьевна.
— Что такое?
— Ребенок заболел.
— Ах, как неприятно. Неудачно у вас получается. Вы что же, уедете? — соболезновала девушка. Марина Игнатьевна ее не слушала. На ручных часах было без четверти четыре.
— Идти или не надо? — решала она. — Откуда он узнал, что я здесь? Позвонить бы… Увидит, и тогда… Марина Игнатьевна почувствовала, как начало застывать в напряжении сердце, словно она опускалась в ледяную воду. Она понимала, какой страшной может быть месть людей, подобных Крюкову, и даже задала себе вопрос: а не дознался ли он о том, что она все рассказала Вязову? Но тут же поняла нелепость этого предположения и поднялась. Если не идти, то Крюков заподозрит неладное и может осуществит! свою месть. Сейчас же, возможно, еще раз пригрозит — и все. Не будет же этот зверь расправляться с ней среди бела дня, в таком многолюдном месте, как дом отдыха!
Сказав девушке, что она пойдет прогуляться по саду, Марина Игнатьевна вышла из здания и направилась в глухой угол усадьбы по узкой аллейке тополей-пятилетков. Когда же отстанет от нее злосчастный Крюков, когда она хоть день поживет спокойно? Ведь может случиться и так: посадят Крюкова, а он заставит какого-нибудь дружка, оставшегося на свободе, продолжать шантажировать ее, выматывать последние силы, держать в страхе и напряжении… Неужели всю жизнь она будет чувствовать за собой змеиный взгляд ледяных глаз Крюкова? Неужели нельзя от него избавиться? Поможет ли милиция?
Марина Игнатьевна прошла мимо отягощенных плодами яблонь, миновала полосу низкорослых персиковых деревьев с белесой, словно выгоревшей на солнце, листвой. Вот и дувал, в одном месте осыпавшийся. Прежде всего Марина Игнатьевна увидела глаза, холодные, блекло-голубые и неподвижные. На нее смотрел Крюков. Из-за дувала была видна одна голова. Марина Игнатьевна почувствовала озноб. Ноги у нее вдруг стали вялыми, и она пошла медленнее, тяжело дыша. Воздух был настолько горяч, что казалось, здесь жарко топится большая печь и в ней тушатся фрукты, издавая приторный медвяный запах.
— Нормальная обстановка для свидания влюбленных, — сказал Крюков, не меняя злого выражения лица и перескакивая через дувал.
— И здесь нашел… — проговорила Марина Игнатьевна.
— От меня не скроешься и под землей. — Он подошел. — Деньги! Быстро!
— Нет у меня…
— Врешь!
Крюков оглядел Марину Игнатьевну с головы до йог, и ей показалось, что он ощупал ее холодными и грязными пальцами. Перед ней стоял обыкновенный человек, внешне даже красивый, а сколько в нем было гадкого, сколько неистребимой злобы к людям. «И откуда берутся такие люди?»- подумала Марина Игнатьевна. Денег у нее не было, если не считать пятидесяти рублей, которые она взяла из дома на всякий случай. Но этой подачкой Крюков не удовлетворится.
— Где же я возьму? — спросила она.
— Мое дело маленькое. Но я вижу, ты начинаешь лебезить, вилять хвостом, как сука. Придется принять экстренные меры.
В это время Михаил побывал уже у директора дома отдыха и зашел в комнату, в которой жила Марина Игнатьевна. Девушка, читавшая за столом книгу, с любопытством осмотрела молодого человека в шелковой украинской рубашке, улыбнулась и сказала:
Марина пошла прогуляться по саду. Настроение у нее плохое.
— А что случилось? — спросил Михаил.
— Получила записку из дома, ребенок заболел. Подождите, она скоро придет.
— Нет, спасибо. Пойду поищу ее.
Девушка взялась за книгу, сказала обидчиво:
— Идите, если надо.
Теперь улыбнулся Михаил и пообещал в шутку:
— Я к вам вечерком зайду.
Михаил спешил. Сад оказался огромным, и обежать его было не так-то легко. Михаил уже догадался, что записку прислал Крюков, и с тревогой думал: «Успею ли?» К счастью, Марину Игнатьевну и Крюкова он увидел скоро и почти бегом направился к ним. Еще издали он закричал:
— Марина Игнатьевна, вот где вы, оказывается! А я
нас ищу по всему саду. Приехал отдыхать, узнал, что вы здесь, й немедленно бросился искать. Здравствуйте!
Увидев Михаила, Марина Игнатьевна искренне обрадовалась и протянула руку.
— Как хорошо, что вы приехали!..
Михаил крепко пожал ей руку, говоря:
— Какое случайное и радостное совпадение! Ей-богу, не ожидал. Мы так давно не виделись. — Он обернулся к Крюкову, со злобой разглядывавшему его, и сказал:- Вы извините, молодой человек, за непрошенное вторжение. Меня с Мариной Игнатьевной связывает давнишняя дружба, и я просто не утерпел и, как видите, нарушил вашу мирную беседу.
— Ладно. Поздоровался и проваливай, — буркнул Крюков.
— Как же это так? — удивился Михаил, обращаясь к Марине Игнатьевне. — Значит, старых друзей по боку?
— Что вы! — смутилась Марина Игнатьевна. — Я старых друзей не забываю… Мы тут встретились тоже случайно…
— Тогда я имею право на беседу, — разглагольствовал Михаил. — Мы можем и втроем не плохо провести время. Я вижу, ваш знакомый не особенно весело настроен, но мы, надеюсь, расшевелим его.
— Ну, ты вот что, — грубо прервал Михаила Крюков, — пора тебе сматываться. Нам еще поговорить надо.
— Э, нет, — засмеялся Михаил. — От нас это мало зависит. Женщины в таких случаях всегда командуют. А я отступать не привык. Придется нам за решением данного, волнующего нас обоих вопроса обратиться к Марине Игнатьевне.
Марина Игнатьевна отошла в сторонку и с испугом наблюдала за молодыми людьми.
Крюков взбычил голову, шагнул вперед и, схватив за плечо Михаила, прохрипел:
— Я не привык шутить. Скулы выворачиваю молокососам…
— О! — улыбнулся Михаил и ребром ладони, легонько ударил по бицепсу парня.
— А… — теперь уже от боли прохрипел Крюков и отшатнулся, побледнев.
— Послушай, друг сердешный — таракан запешный, один древний совет: не лезь в воду, не зная броду, — сказал Михаил. — Благодари аллаха, что я вежливый человек и не переломил тебе руку.
Крюков полез было в карман, но Михаил предупредил:
— Не шали, мокрица, — дорого обойдется. Советую убраться подобру-поздорову, и, пока я здесь, на Марину не заглядывайся.
Крюков рывком нахлобучил кепку и пошел к дувалу. Через несколько шагов обернулся и пообещал:
— Постараюсь тебя встретить в другом месте, посмотрю, как ты запоешь.
— Не поминай, друг, бани: есть веники и про тебя.
Крюк перемахнул через дувал. Михаил взял Марину Игнатьевну под руку, повел по аллее и, смеясь, спросил:
— Ну, как — подходящий из меня ухажер?
— Очень! — горячо воскликнула Марина Игнатьевна и порозовела.
— Да… Как же теперь с вами быть? — посерьезнев, приостановился Михаил. — Надо посоветоваться.
ОТВЕТНЫЙ УДАР
Оглянувшись несколько раз на просвеченный лучами сад, чертыхаясь, Крюк торопливо зашагал по обочине хлопкового поля. Частые ручейки серебряным гребешком прочесывали зеленые грядки хлопчатника, зелень буйно лезла на дувалы, на дома, здесь было только два цвета: синее небо и зеленая земля. Крюк не замечал ни серебряных ручейков, ни паутинок, облепивших лицо, спешил. Он понял — этот парень появился в доме отдыха не случайно. Мысленно он черными словами крестил Анфиску. Эта дура все же сделала по-своему, поперлась с ребенком в церковь, вместо того, чтобы подержать его несколько дней взаперти, и попалась, глупая баба. Чего она наболтала в каталажке?
А старая коряга, пьяница Чубуков, никак не удержится, обязательно ввяжется в драку. Но на него можно надеяться, умеет прикинуться дурачком. Пятнадцать суток оттарабанит и вернется. Что же тревожит еще? Неужели они будут охранять Марину всегда? Чепуха! «Хватит валандаться, — решил Крюк, — пора нажать. Умная баба заменит всех Анфисок и вертихвосток».
Крюк вышел на шоссе, остановился, осененный догадкой: «Анфиска попалась с ребенком нарочно, хочет замести следы. Ах ты, стерва-баба! Дура-дурой, а хитрая». Ухмыляясь, он сел в автобус. В машине было полно народу, от мотора несло бензином, и люди страдальчески улыбались. Крюк забился в угол и забыл об окружающем. Изредка он усмехался. Не такой он осел, как полагают в уголовке. Взять его, конечно, можно, он и не скрывается, да вот доказать его вину пусть попробуют. Выманивал деньги? Кто докажет? Расписки нет, на месте преступления не захвачен. Сами давали. Принимал ворованное? Никаких вещей у него нет, он их не держит. Пусть копят дураки. Ему надо немного.