Каждое утро так сидел Сема. Он сам напросился в ночную смену, чтобы днем спать и никуда не ходить. Жалость к Симе, обида за нее и за себя по-прежнему горели в нем горячо и нестерпимо.
Сейчас он сидел и думал о своей несчастной доле. Неожиданно у окна остановился «газик», из него вышли участковый Расулев и какой-то молодой человек в украинской рубашке и серых брюках. Сема догадался, что они приехали к нему, вскочил и торопливо принялся прибирать в комнате. Приезд участкового Сему не обрадовал, был даже некстати, потому что разговаривать ему ни с кем не хотелось.
— Да, да, — растерянно отозвался Сема на стук в дверь.
— Здорово, молодой! — весело сказал Расулев, прошел к столу и сел на табурет запросто, как давно знакомый. — Совсем грустный стал? Ничего, товарищ Сема, уговорим мы твою девушку и свадьбу играть будем.
Сема не отвечал.
— Вы извините нас, товарищ Калинкии, за беспокойство, — сказал Вязов, — но мне — тоже работнику милиции — хотелось бы самому услышать рассказ о том, как приходили к вам Первого мая Старинов и Протопопов и о чем они говорили. Я думаю, вы понимаете, что мы приехали не ради простого любопытства.
Чтобы скорее избавиться от непрошеных гостей, Сема нехотя стал рассказывать, но на этот раз, к удивлению Расулева, он говорил гораздо понятнее.
Вязов слушал, рассматривая паренька. Бледные щеки Калинкина, волосы и руки были еще в масляных пятнах, грязные синяя рубашка и хлопчатобумажные брюки в полоску засалены — нечего греха таить, вид был у него неказистый.
— Это вы, значит, подрались в пивной на праздник? — спросил, улыбнувшись, Вязов.
— Мы не дрались, — смутился Сема и опустил глаза. — Алексей меня ударил, когда я ему сказал, что он в ночь под Первое мая не работал, а в табеле заставил бригадира сделать отметку, будто работал.
Сема оживился. Откинув рукой рыжий чуб со лба, который тут же опять опустился на свое привычное место, Сема сердито сказал:
— С такими парнями дружить нельзя, они какие-то подлые, а тоже считаются рабочими…
— Правильно, — согласился Вязов. — А ты и не интересуешься, почему мы тебя расспрашиваем?..
— Зачем мне? За ними должна следить милиция.
— Верно, Сема, верно, — подтвердил, поднимаясь, Вязов. — Ты не обессудь, если мы тебя еще раз потревожим.
— Пожалуйста. — Сема тоже встал и со смущением подал руку. — Я еще не умылся после смены, в масле у меня руки.
Вязов засмеялся.
— Ничего, давай лапу. Масляными руками мне баранку крутить ловчее будет.
Вязов, Расулев и Трусов приехали в заводоуправление. Оставив участковых в приемной, Вязов прошел в кабинет.
Директор Юнус Рахимович Рахимов сидел один и что-то писал. Массивный дубовый стол, широкие кресла были под стать хозяину — грузному, широкоплечему человеку с шапкой кудрявых седых волос на голове. Очки на его розовом лице казались необыкновенно маленькими. Он тяжело поднялся и подал через стол руку.
— Вызовите, пожалуйста, бригадира ремонтников, Юнус Рахимович, — попросил Вязов, усаживаясь в кресло. — Он позволяет рабочим прогуливать, а в табеле делает отметки о работе.
— О! Дияров так делает? — удивился Рахимов и взял телефонную трубку.
Бригадир явился вскоре, просеменил к столу короткими ногами, снял с головы старую артиллерийскую фуражку.
— Ты что же, Хамид-ака, безобразничаешь? — строго спросил его Рахимов.
— Зачем так? — недоуменно бормотнул бригадир и покосился на Вязова.
— Старинов и Протопопов под Первое мая не работали, а ты им в табеле сделал отметку!
Бригадир опустил глаза, потоптался, но промолчал.
— Я все знаю. Зачем обманываешь? — продолжал директор.
— Да ведь так, Юнус-ака, — нерешительно заговорил Дияров, не поднимая глаз, перекладывая из одной руки в другую фуражку, — что я сделаю, они меня ругают… Сказали бить будут…
— Какой ты бригадир?! — Директор укоризненно покачал головой. — Тебя в подручные поставить!
Счастье твое, что у меня посторонний человек сидит, а то бы я тебе прочитал лекцию. До сих пор я считал тебя хорошим бригадиром, а ты, оказывается, дисциплину подрываешь. Доберусь я до вас, ремонтников, выгоню всех прогульщиков и бездельников.
— Больше так не будет, Юнус-ака, — просительно проговорил бригадир.
— А сейчас они работают? В какой смене? — спросил Вязов.
— Протопопов на работе, а Старинов вчера уволился, расчет должен получать, — равнодушно сообщил бригадир, а Вязов подскочил.
Надо было немедленно действовать.
— Садитесь, товарищ Дияров, — тоном приказа предложил он бригадиру и обратился к директору: — Вызовите к себе, Юнус Рахимович, Протопопова и пошлите кого-нибудь за Стариновым. Может быть, он еще получает расчет.
Вязов вышел в приемную и сказал поднявшемуся со стула Трусову:
— Бегите на почту и позвоните Урманову. Скажите, что я его прошу немедленно приехать сюда. А вы, товарищ Расулев, зайдите со мной в кабинет директора, — приказал он участковому.
Вернувшись в кабинет, Вязов пощупал в кармане пистолет и с недоверием поглядел на бригадира. Старик недоуменно смотрел то на директора, то на незнакомого ему Вязова, моргал узкими глазами и продолжал мять в руках фуражку.
Расулев присел на стул около двери и расстегнул кобуру. Теперь он понял, что дело серьезное, и тоскливо думал о своем промахе.
Вскоре в кабинет осторожно вошел Суслик. Увидев за столом директора незнакомого человека в украинской вышитой рубашке, он подумал, что приехало какое-то начальство, и небрежно обронил:
— Здравствуйте!
— Здравствуйте, Протопопов! Садитесь, — прнгла-сил вежливо Вязов. Суслик прошел к столу и так же небрежно сел в кресло, закинул ногу на ногу.
— Ты записал в личном деле две судимости, а на самом деле имеешь три. Почему наврал? — сразу, изменив тон, грубо спросил Вязов.
Суслик вспыхнул, но промолчал.
— Почему? — повторил Вязов.
— По ошибке, товарищ… прошу извинить.
«Этот податливый. Можно действовать решительнее», — подумал Вязов. Оп не знал, что у Протопопова три судимости, просто из практики ему было известно, что преступники стараются скрыть количество судимостей. И он не ошибся. Теперь надо было выяснить основное.
— Нам известно: под Первое мая вы со Стариновым не работали, бригадира заставили сделать отметку в табеле под страхом. Где вы были в это время?
Суслик подозрительно глянул на директора, потом на бригадира. Низкий лоб его еще больше наморщился. Он уже понял, что перед ним сидел оперативный работник. Ясно было, что бригадир выболтал правду и отпираться не было смысла. Наклонив голову, он сквозь зубы процедил:
— В городе.
— Чем занимались?
— Чем занимаются под праздник? Гуляли, — усмехнулся Суслик, глядя себе под моги.
— А утром?
— Известно, опохмелялись.
— Где?
— В пивной.
— Почему вы подрались в пивной?
Суслик поднял голову. Лицо его было бледное, но смущение из глаз пропало; он смотрел прямо, чуть насмешливо.
— Вы же знаете: Семка придрался к Алексею из-за того, что мы не работали вечером, гуляли. Ну, Алексей вскипятился и погладил его по морде, — сказал он спокойно. — За прогул, конечно, нам влетит, — добавил он равнодушно.
— Так, так. — Вязов помедлил. — А до этого, утром рано вы были у Калинкина. Зачем приходили?
Суслик отвернулся к окну и нехотя сказал:
— Из-за девки они скандалят.
— Они скандалили из-за девки, а ты просил у Старинова деньги. Он не давал. Так?
— Кажется, — неопределенно проговорил Суслик, безучастно глядя в окно.
— Он тебе не давал денег, но когда ты его припугнул, сказав: «машина о нас плачет», он бросил тебе бумажку…
— Не говорил я этого! — зло огрызнулся Суслик. На висках у него выступил пот.
— Может быть, привести Калинкина?
Суслик молчал. На лице его вспыхнули розовые пятна, руки на коленях заметно дрожали.