Катер пришел после полудня. Зинаида, в том же сером платье, была смущена и взволнована, как вчера, но показалась Шмидту посвежевшей. Пятнадцать минут прошли в счастливом тумане.
В этом тумане до него не дошла даже новость, которую с убитым видом сообщил Хлудеев. Пехотный полк, где было так много сочувствующих Шмидту, полк, уже почти подготовленный к освобождению дорогого узника, внезапно снят и уведен. На острове несут караул солдаты другого полка.
Шмидт выслушал это сообщение, доносившееся словно издалека. Печальная весть, но Петр Петрович весь был пронизан счастьем, и это счастье, как броня, предохраняло его душу от ударов горя и отчаяния. Пожалуй, оно и к лучшему, подумал он. Выступление полка могло бы опять привести ко многим жертвам. И Шмидт ласково потрепал по голове удрученного Хлудеева.
Свидания стали регулярными. Если не каждый день, то через день. Зинаида Ивановна избавилась от страха перед замками и сводами каземата. Конвойные встречали ее, как хорошую знакомую, и с улыбкой торопились открыть замки.
Матросам на катере не трудно было понять, что от темпов погрузки катера зависит продолжительность свиданий в каземате. Однажды старшина катера улучил момент и шепнул Зинаиде Ивановне: «Сегодня катер задержится, большая погрузка, так что…».
Зинаида Ивановна прижала руку к сердцу. Когда она рассказала Шмидту о старшине, лицо Петра Петровича осветилось радостной, гордой улыбкой.
— Тебе бы нужно знать, Зина, как ко мне относятся матросы. О военных ты слышала, читала. Но с военными я пробыл мало. Когда будешь в Одессе… Там много моряков, которые служили со мной. Они любили меня, знаю.
Шмидт задорно взъерошил свои густые волосы.
— Плохо относился я только к начальству, может быть даже не всегда справедливо. Ко всякому — гимназическому, потом в Морском училище, на службе. Я всегда был нужен начальству просто как моряк, знающий свое дело. Иной даже заискивает! Смешно: невежда, приходится поступиться и своей спесью. Но почти все начальники не любили меня за «дерзость». А тебя в гимназии тоже не жаловали?
Он легко прикоснулся к ее плечу и медленно провел ладонью вдоль ее руки до локтя и ниже, до запястья. Зинаида осторожно отстранилась. Петр Петрович замолчал.
Зинаида Ивановна ласково взглянула на его помрачневшее лицо и подумала, что со времени первого свидания он стал, кажется, лучше выглядеть. Меньше морщин, светлее лоб. Чтобы отвлечь его от раздумья, она напомнила, что Анна Петровна прислала ему рыбные консервы, а она, Зинаида, принесла одеколон. Шмидт оживился и предложил Зине вместе пообедать. Обед уже остыл, но, увлеченный ролью хозяина, Шмидт усиленно угощал и сам ел с видимым удовольствием. И все было совсем «как дома».
Однажды Зинаида Ивановна так осмелела, что протянула жандармскому ротмистру два тома Лассаля:
— Разрешите отдать их Шмидту. Он очень любит этого писателя.
Еще в Киеве она, помня просьбу Шмидта, написала на первой странице книги: «Дорогому П. П. Шмидту. Но из песен одна в память врезалась мне: это песня рабочей артели. Зинаида».
Полянский повертел книги в руках, заглянул на титульный лист. К севастопольским делам господин Лассаль, кажется, не имеет никакого отношения.
— Переплеты вот только красные…
Но Зинаида Ивановна так умоляюще посмотрела на него, что он разрешил.
Петр Петрович обрадовался книгам, как вестнику свободы, как воскрешению давних надежд. Какая же она славная, Зина. И подписалась, как он просил, и строчку выбрала значительную. В порыве благодарности он на той же странице написал: «Когда я посылал тебе эту книгу, то в то время я уже любил тебя, но не знал, имею ли право на любовь твою, потому что не знал, как поступлю я, когда от меня потребуют дела, а не слов. Я тогда был свободен. Ты мне прислала эту книгу в каземат. Ты сама принесла мне ее сюда, и ты осталась навсегда около меня. Я теперь знаю, что имею право на любовь твою. Ты чиста и прекрасна, а потому только страданиями за других можно стать достойным любви твоей. Это сознание дает мне силы перенести твердо и стойко все до конца. Возьми мою жизнь. Твой Петя».
Счастливый своей любовью, ясностью мыслей, чувств и решений, он листал книги, вновь и вновь перечитывал надпись, сделанную Зинаидой. В камеру вошел жандарм. Он принес письмо. В дни, когда не было свиданий, Зинаида Ивановна использовала любую возможность, чтоб послать в каземат весточку.