Сюда немцы прорваться не смогли.
Из Ельца нас дачным поездом отвезли дальше в тыл.
Село Водопьяново над Доном — родина прославленного летчика.
Славным июньским утром бывшая 20-я минометная, а теперь одна из рот запасного офицерского полка, направлялась в поле на занятия. Командовал ротой набиравшийся сил после госпиталя старший лейтенант — красная ленточка над карманом гимнастерки. Он в стороне от строя, а вел роту назначенный им в свои заместители лейтенант Николаев.
Я любовался своей стелющейся тенью — ритмом ее движения и выправкой. Сбитость пилотки, по-особому набок, даже тени придавала молодечество. В голове звучал разудалый марш, что играл на разводах караула училищный оркестр, душу веселило: теперь и я начальник! Не самый главный, но первее тех, кто за спиной.
Почему так получилось — загадка. Рота поначалу не поверила, а убедившись, изумилась: бывший “доходяга” в замах — смешно! Прежняя курсантская верхушка, обойденная вниманием, насторожилась и, предчувствуя сведение счетов, приготовилась к отпору.
А я и не думал ворошить прошлое. Нашелся и правильный тон — игра в должность. Роте откровенно говорилось: “На мое место имеет право каждый! Но, ребята, выпало мне, так что извольте”.
Когда батальон выйдет к Днепру, я буду уже уверенным в себе офицером. Сo дня боевого крещения пройдет двадцать суток. Почти никого из ребят нашего выпуска уже не останется в строю. Но об этом — позже.
Единственный мой постыдный поступок в Водопьянове: пользуясь служебным положением, оказался незаметно на кухне и съел едва ли не четверть полагавшихся роте к чаю “шоколадных” соевых конфет. Два года не видел конфет.
Началось Курское сражение, и нас подтянули ближе к фронту, а старший лейтенант остался ждать следующего пополнения.
Офицерский резервный полк Центрального фронта собрался в одном месте. Роту слили с другими, и закончилось мое возвышение. Полк на четверть состоял из офицеров после госпиталей, остальные — молодежь из училищ. Жили в огромных сараях, спали на пышной соломе. Но сколько же там было блох! Спасались полынью под нижними рубахами.
Фронтовики и необстрелянные сошлись и жили весело, а то и пьяно. Среди бывалых хватало речистых — их слушали с восторгом. Некоторые из “стариков” (года на три-четыре старше меня) прошли Сталинград. Им было что рассказать: как вести себя в бою, в тылу, как спасаться от дури своего начальства — среднего и высокого.
Стал терзать “стариков”, надеясь, что хоть что-то из чужой практики спасет — от чего непонятно!
— Вот что, малый, — сказал один из повоевавших, — перед смертью не надышишься.
— Не робей, — смягчил резкость кореша другой сталинградец, — ты человек выученный. Главное, не будь лопухом.
Я посчитал, что к встрече с войной сделал все, что в моих силах. Осталось дождаться экзамена.
Глава 5
Экзамен наступил не сразу — не было мин. Наконец вечером привезли мины, и наутро первая в жизни боевая стрельба моим взводом в составе роты.
Я извелся, дожидаясь утра.
Разбудили к завтраку. Что пил из котелка, не понял. Главное — когда же... И вот оно!
Звенели стволы. Громче них, подхватывая команды ротного, звенел мой голос:
— Правее ноль десять! Огонь! Левее ноль-ноль семь! Огонь!
В пороховом дыму сновали бойцы. Праздник!
Вдруг все оборвалось. Стало слышно, как заливаются немецкие пулеметы.
Праздник рассыпался. Его и не было. Мины пролетели впустую. Батальон залег — наступление сорвалось.
Начался скандал. Комбат “вмазал” Артамонову, командиру роты. Тот разрядился на взводных: они “правили бал” на OП, они его и провалили. Говорили мне: “Не будь лопухом!” Но я и представить не мог, что опытные бойцы могут у одного миномета чуть-чуть недовернуть, у другого прозевать, а из третьего ахнуть не туда.
Козлов и Мясоедов командовали взводами месяц. Я принял свой на выходе. Знакомился на марше. Ни одного занятия. После марша с ходу сунули
в бой, как стрелков, и неделю воевали без минометов — не было мин. Вечером старшина привез мины. С рассветом открыли огонь. За неудачу должны отвечать Артамонов с Козловым и Мясоедовым. При чем тут я?!
А куда денешься? Вывел взвод на OП — отвечай. Артамонов матерился,
я размышлял о подчиненных: “Что теперь с ними делать?”
Понять, почему такое произошло, было несложно. Когда дивизию (ее остатки) после боев на Курской дуге приводили в тылу “в божеский вид”, минометная рота так “погуляла”, что еще не пришла в себя.