Лекарь при исполнении
Вы задумывались в детстве о том, кем хотели бы стать, когда вырастете?
Вот я планов не строила и свою профессию не выбирала, так, пошла по стопам семейным. Отучилась на лекаря. Династия, видите ли, наследный “бизнес”.
Долгие годы грызла гранит науки, наконец-то догрызла и пташкой свободной крылышки расправила, упорхнула на вольные хлеба. Матушка моя любимая все причитала, чтобы я нос ни в одну передрягу не сунула, была тише воды ниже травы, не высовывалась, неприятностей себе не наживала. Я со всем соглашалась, головой активно кивала, а сама втихаря ручки-то потирала: оставила мне прабабка втайне ото всех имущество, да такое, что свое маленькое дело открыть можно и из дома родного за тридевять земель убраться.
Приехала я в захолустье далекое, только бы маменька не нашла, да слухов гнусных не услыхала, если пойдут. А они точно пойдут, потому что не могу я не вляпаться в неприятности, больно любопытная, да и неопытная лекарка еще,мало ли.
Открыла свою маленькую аптеку на окраине города, в трущобах глухих, прямо напротив библиотеки местной, и прием вела. Сыпь полечить – легко, настой от насморка сварить – запросто.
Стали барышни ко мне ходить, да дочек своих водить, сынков прыщавых под плащом приволакивать. Как стали горожане краше, так читать стали меньше, в гули ударились да в дела любовные. И затаил на меня злобу библиотекарь местный, дескать, из-за меня авторитет библиотеки пошатнулся, я народ честной против науки настраиваю.
А народ, тем временем, меня уважал, холил и лелеял: еще бы, где им еще такую лекарку найти. Жила я припеваючи, умертвие домашнее завела, кухню новую на второй этаж аптеки затащила и поселилась прямо там, не отходя от производства.
Как-то раз сидела я на крылечке, травник от запора на плите варился, в печке каша от глистов настаивалась, а я чай попивала. Народ по трущобам проходил, да ко мне все приветливо заглядывал, а в библиотеку ни один за час не зашел, я внимательно следила.
Пришел ко мне и сам библиотекарь, стал под дверью, руки на груди сложил и стоит. Стоит, смотрит, морду кривит. Часа с два стоял, а мне что – пусть постоит, коли хочется ему.
– Чаю не желаете, господин библиотекарь, – нарочито вежливо поинтересовалась я и протянула хмурому брюнету ароматную чашечку травника от запоров. Конечно, я была бы не я, если бы заранее напиток щедро не приправила лично мной запатентованным средством “Турбохудим”. Пышные матроны разбирали средство как горячие пирожки.
Гость взял чашечку, по хозяйски развалился в соседнем плетеном кресле, у меня даже челюсть затекла от натянутой оторопевшей улыбки, и отхлебнул, при этом задумчиво наматывая локон на палец. Мой локон!
Я и бровью не повела. Локон аккуратно изъяла, получив погрустневший взгляд. Незваная морда думала-думала и все кривилась и кривилась, взгляд напряженный, как бы не лопнул библиотекарь и ковер мне новый не запачкал. Я опасливо осмотрела стены гадая: ототрутся ли от кровушки да кишек, удовлетворенно отметила про себя, что ототрутся.
– Люциус Амброзий Фон Вериллисейский, – представился брюнет и сверкнул зелеными очами, ожидая того же от меня. Еще чего захотел. Я глазами кому попало не сверкаю, и уж тем более не представляюсь. Сразу отметила про себя: уж больно меня незваный гость бесит.
– Только для вас, разрешаю себя величать “уважаемая госпожа лекарка”.
Библиотекарь подавился чаем и закашлялся.
– Вижу, столь длинное обращение вас тяготит, поэтому можете звать меня просто и лаконично “госпожа”.
Люциус уронил челюсть и зло на меня посмотрел.
– Госпожа, значит, – подозрительно протянул он и открыл рот что-то еще добавить, но не добавил. Рот закрыл. Кажется, умом повеяло? Я даже удивилась.
А вообще, обычно я лекарка добрая, белая и пушистая, это только данный субъект меня взбесил до потери пульса, особенно после слухов. Додумался бы еще пустить утку, что у меня тут не аптека, а бордель.
Солнце уже к закату шло и пора было чаепитие сворачивать, чем я и занялась, а Люциус, сама любезность, бросился мне помогать. Общение у нас так и не сложилось, потому что я, каюсь, на каждое его слово реагировала как цепная собака, а он, весь такой нарочито культурный, зубами поскрипывал, но ни слова протеста не говорил. А мне так хотелось стереть с его морды лица это прохладно-спокойное выражение, что я, в отличие от него, была словно вскипевший чайник, разве что пара из носа не хватало.
Пора было выпустить погулять умертвие и я не стала запирать дверь в дом, Люциус, святая благородность, потащился с подносом за мной на кухню. Чужих в дом я не приводила: стены были еще обшарпанные, хотя кое-где я их уже успела покрасить.