Так что работа мне только на пользу. Если очень повезет, то по воскресеньям удается вырваться с Сашей на рыбалку. Сом по ночам неплохо идет. В городе был за все время только раз, на медсовете. Тот раз, когда отвозил больного малыша средь ночи, не в счет. Два раза останавливались. Рядом мамка причитает, Афанасьевна головку держит, а я колю в почти невидимую паутинку-венку на головке и чувствую, как уходит-вытекает жизнь из маленького скрюченного тельца. У меня такое ощущение было, когда дома, по просьбе матери, домашнюю птицу резал – смотрит на тебя тускнеющим взглядом, а тело немеет, замирает в руках. В Бога я не верю, какой Бог, если космос весь избороздили? А тут и бабкину молитву припомнил, она у меня в голове параллельно с другими словами мелькала, которые при дамах не говорят. Уж не знаю, что помогло, молитва ли, или те слова, только мальчонку мы довезли. Через неделю их выписали. Мамашка та потом мне кусок сала притащила и миску творога. Смешно. И стыдно брать, и не взять нельзя, вроде побрезговал. А куда в такую жару эти продуктовые изыски денешь? Холодильника у меня пока нет.
***
Вот тут и появился Джульбарс. Вышел ко мне сам. Я вечером на крыльце сидел, слушал, как цикады звенят, жевал бутерброд с салом и вспоминал вчерашний случай с цыганской лошадкой. И смех и грех. Веду я прием, уже с десяток больных принял, вдруг заваливает в кабинет смуглый чернобородый крепыш.
- Ты, - говорит, - доктор? Давай, сменяем вашу кобылу на моего коня. Мне кобыла позарез нужна, а я тебе - своего вороного красавца. Пошли, покажу.
Ну, пошли мы в хоздвор, гляжу, конь у него и впрямь, красавец – черный, грива до земли, шкура блестит.
Пошел я к старшей медсестре советоваться:
- Мария Ивановна, давайте, сменяем нашу Лысуху на молодого коня.
- И с кем это вы, Виктор Михайлович, меняться надумали? С цыганом? Да вы, извините меня, старуху, за прямоту, в своем уме? Конь этот завтра сдохнет, а наша кобыла еще лет десять нам прослужит. Да и по документам не пройдет, там формальностей много, мы же на балансе колхоза.
Не знаю, что она там потом нашим девчатам рассказала о моем обмене, только хихикали медсестры и санитарки второй день по углам. Да, тяжел ты, колпак главврача!
Вот сижу я такой весь задумчиво-удрученный, вдруг вижу – прямо напротив меня, на дорожке, стоит тот самый кот. Вблизи он мне еще больше показался. Откусил я кусочек сала, выплюнул на ладонь и протянул ему.
- Кис-кис!
Не шелохнулся, поганец. Тогда я осторожно положил сало на ступеньку пониже себя и отвернулся. Через мгновение ни кота, ни сала не было. Остатки бутерброда я оставил внизу у крыльца и пошел в дом.
Так и повелось с тех пор: ежедневно, утром и вечером я клал возле крыльца то кусочек рыбы, то котлету, то тушеную картошку. Даже блюдце с больничной кухни, где столовался днем, стянул потихоньку и наливал в него молока. Джульбарс понемногу привык ко мне. Уже не шарахался в кусты при резких движениях, ел в моем присутствии, не сбегал сразу после трапезы. А однажды подошел поближе и уселся рядом на ступеньке! При желтоватом свете вкрученной над крыльцом лампочки я рассмотрел своего нового приятеля. Весь черный, с белой грудкой, белыми носочками на лапках, с длиннющими закрученными книзу усищами, он был хорош собой. Даже летом его длинная шесть сибиряка-полукровки выглядела внушительно. Но еще внушительнее были сероватые крепкие когти на передних лапах. Кончики ушей лохматились, верно, мой знакомец не минул ни одной кошачьей драки. Так мы и сидели рядом, два одиноких холостяка. А наутро я обнаружил на привычном месте пару огромных задушенных крысы. Видать, мой лохматый приятель решил отблагодарить за угощение по-своему. Крыс я попросил нашего дворника прикопать, а приятелю в тот вечер раздобыл свежих окушков. От рыбы Джульбарс не отказался. Урчал, придерживая лапищей, склонив голову на бок. Тогда он впервые зашел в приоткрытую дверь, посидел немного на крашеном дощатом полу коридора, потом гордо прошествовал в комнату. Я, затаив дыхание, следил за своим ночным гостем. Из мебели у меня в ту пору водилось два списанных больничных стула, небольшой кухонный стол да купленный на первую зарплату диван. Аскетизм обстановки кота не испугал. Он деловито подошел к столу, понюхал мой портфель и … преспокойно расположился посреди дивана вылизывать самые интимные части своего пушистого организма. Я взял свежий номер «Науки и жизни», осторожно пристроился рядом. Зверь покосился, но милостиво согласился на мое присутствие. Мылся он долго и тщательно: с шумом выгрызал что-то на боку, точил когти, недовольно фыркал, тер лапой за ушами. После водных процедур тяжело вздохнул и, свернувшись клубком, уснул. Через пару часов мягко спрыгнул на пол и скользнул к щели у двери. Ночная охота началась. Так и повелось у нас с тех пор – совместные посиделки на крыльце, вечерние умывания на диване, освежающий сон и прогулки при луне. Скоро нашу дружбу заметили санитарки - Джульбарс повадился сопровождать меня на обход в стационар, иногда бесцеремонно вваливался в амбулаторию во время приема, располагался на стерильном столике, наблюдал за моими манипуляциями с больными, потом, неспешно выплывал из кабинета.