Рядом послышался скрип приминаемого песка, шуршание одежды, вздох, усталого человека и через пару мгновений ровное посапывание. Уснул. Я всегда поражался этому качеству и даже спросил его об этом, на что он сказал: Мой друг, когда из тебя пытаются сделать воина, то тебе не дают житья гоняют как малого жеребенка с утра до вечера, а иногда и по ночам, так что начинаешь ценить каждую минуту, и как только говорят что можно спать, надо засыпать как можно быстрей.
По хрустальной черной чаше усеянной мириадами светлых и тусклых точек, стремительным росчерком, оставляя за собой след, упала искорка. Вот и в жизни так же, есть тусклые и блеклые люди, которые не горят, а тлеют и ничто не в силах разжечь огонь страсти в них. Противоположность им, такие, как эта звезда, что упала. Вспыхнув один раз, они уже не гаснут.
«Дети, я собрал вас здесь, чтоб рассказать вам истину. Я буду говорить, вы слушать, слушайте и запоминайте. БИСМИ-ЛЬ-ЛЯНИ-Р-РАХМАНИ-Р-РАХИМ — ВО ИМЯ АЛЛАХА МИЛОСТИВОГО, МИЛОСЕРДНОГО!
— Повторяйте за мной. — И мы в один голос забубнили, начальные слова молитвы.
Он, встал и прошел между рядами стоящих на коленях, мальчиков. Вчера ещё, моя мать, рыдая, стояла предо мной на коленях и целовала меня, потом судорожно прижав к себе в последний раз, она встала и не оборачиваясь ушла, а я остался один на один с тем кого потом долгие десять лет буду звать — Учитель. Тогда он выглядел довольно, молодо, — черная с проседью, густая борода, темно карие глаза. Ласковая улыбка и голос. Его голос завораживал и успокаивал, заставлял слушать. И он всегда улыбался, даже когда наказывал учеников. Смертью. К концу первого года обучения из трех десятков нас осталось два с половиной. Теперь учителю достаточно было в полголоса сказать или спросить и всё исполнялось мгновенно. Нас учили многому, но со второго года началось разделение, каждый стал выбирать, что ему больше нравилось, нет, не так, как считал учитель. Я хорошо запоминал, был любознательным, не боялся крови, вот и стали меня учить на лекаря. Многие из тех с кем я спал рядом, стали воинами. Они вечно ходили в синяках и ссадинах, мне приходилось их лечить, так я стал практиковаться в своей науке.
Я знаю, сколько и какие травы надо положить в отвар, и он поможет от болей в сердце, и так же ведаю, что добавить в него и больной не проснется. Как сделать состав и смерть наступит через месяц. Мне много чего показали и многому научили. Но все кончилось в одночасье, я склонен считать, что меня спас Аллах и мой учитель. В один из дней он позвал меня.
— Мухаммад, — голос учителя был, как никогда спокоен, но я бы сказал, что в нем проскочила легкая тревога. — Тебе надлежит собрать свои вещи, ты должен уйти. Я тебе дам немного денег. Ты отправишься, в другой город и будешь там жить. Если найдешь подходящую девушку, женись. Но помни, что смогу всегда найти тебя и ты пойдешь за мной туда, куда я позову. Ты мой самый лучший ученик, я хочу дать тебе возможность остаться в живых. Запомни и оцени это.
— Да, учитель, — Я согнулся в поклоне, — когда мне уходить?
Он прошелся по комнате, взял в руки вазу стоявшую на столике, поставил, остановился у окна, заложив руки за спину. — Сегодня вечером. К ночи ты должен уйти из города. Если останешься до утра, умрешь.
От того, как были сказаны эти слова, мне на спину как будто кипятка плеснули, я вздрогнул.
Серый рассвет застал меня в пути. Я шел за последним верблюдом в караване. Позади меня была непроглядная тьма ночи, а впереди вставало солнце первого, в моей самостоятельной жизни, дня»
С легким шорохом скатились камни уложенные по краю бархана, стукнулись друг о друга и остановились.
Я протянул руку и потряс Ибрагима за плечо, — К нам кто-то идет.
— Слышу, — Мне показалось, что он стал отползать от костра, не открывая глаз и даже не изменив позы. Два удара сердца и я остался сидеть у костра один. Сжал ладонью рукоять своего посоха. Крадущиеся шаги все ближе и ближе. Ох, как трудно сохранять спокойствие, когда к тебе со спины подкрадывается, возможно, твоя смерть. Так и хочется вскочить и с громким криком отбежать в сторону. Чуть слышно звякнуло железо и песок. Пора!
Не вставая, метнулся на право, откатываясь из круга освещенного костром. Вскочил на ноги и повернулся лицом к нападающему. В полном молчании на меня набегал человек, держа в руках клинок. Взмах, удар, я отступил назад. Взмах, удар, я отступил ещё на шаг. На следующем замахе отшагнул в сторону. Он провалился вперед, за что был тут же мной наказан, посох, описав полукруг, с треском врезался ему в шею. От удара он пробежал вперед пару шагов и зарылся лицом в песок. Рассматривать его, не было времени, на меня набросился второй, он стал вращать саблей как ветреная мельница, стараясь разрубить мой посох, которым я оборонялся. Отбил, еще отбил. «Вот шайтан, он мне сейчас его на дрова порубит» Ногой зацепил песок и подкинул его, целясь в лицо. Он отшатнулся, назад выставив вперед руку с саблей, второй протирая глаза. Я наугад ткнул его как копьем и …. О Аллах, мне повезло и на этот раз. Удар попал в горло, уронив саблю, он ухватился за горло, медленно опустился на колени, я схватил её и ткнул ему в грудь, потом еще раз. У подножия бархана Ибрагим изображал из себя серну, размахивая сучковатой палкой, отбивался сразу от троих. Громко закричав, я бросился ему на помощь. Один из нападающих, молча развернулся в мою сторону и хотел уже шагнуть. Ибрагим не терял время даром, раздался глухой шлепок, враг упал. Я добежал до своего друга и протянул ему саблю. Дальше мне осталось только наблюдать как эта машина для убийств, делает меня работу.
Он взял саблю левой рукой, дубину в правую. Отбил выпад и с размаху врезал в лоб суковатой палкой. Покойник. Второй подхватился и хотел бежать, но та же палка, пущенная умелой рукой, попала по затылку. Беглец сбился с шага, споткнулся, припал к песку и когда встал, было уже поздно, Ибрагим был рядом, сверкнуло острое железо….
— Мухаммад, чтоб тебя шайтан, на куски порвал, тебя, где иблисы носили, черт, мусульманский. Меня чуть на шашлык не порубили. — Он разорался как ишак перед случкой.
Я не обращая внимания, пошел осмотреть своих противников, оба были мертвы, у одного сломана шея, а другой скончался от острой болезни легких. Убедившись, пошел обратно и не увидел этого крикуна. Его не было, в тусклом свете луны я дошел до разбойников, два были мертвы, одному разбил череп, второго проткнул, а вот который получил по затылку, еще дышал. Я хотел отправить его душу к Аллаху, но Ибрагим отвлек меня, сказав: оставь, потом прикончим. Он шел, ведя за собой трех верблюдов.
— Там еще два, Надо и их забрать.
— Ибрагим, — прикрикнул я на него, — Остановись. Зачем нам столько этих тварей? Нам двух хватит, остальных выпустим.
— Дай хотя бы сюда приведу. Потом разберемся, — Он остановился и развел руки.
Я махнул ему — тащи. Сам повернулся к последнему разбойнику, он уже успел очнуться и слабо ворочался, пытаясь встать. Свист посоха рассекающего воздух, глухой стук, дернулись ноги, и мы с Ибрагимом остались одни в этом прекрасном месте.
Утро мы встретили за перебранкой, сидя у костра, настороженно прислушиваясь к каждому шороху. Ибрагим злился на меня за последнего разбойника. Я злился на него за его неуемную жадность. Хотя, что с него взять, вояка всю жизнь мечом зарабатывал свой хлеб.
— Ты тощая сволочь, за каким хреном, ты прикончил последнего?
— А затем что не люблю убивать пленных. Это тебе всё равно, а я не могу, мне было ….
— Я бы сам его кончил.
— Так и говори что Сам хотел прикончить. Что ты на меня всех шакалов в этой пустыне вешаешь?
— Я хотел его поспрашивать, сколько их? Откуда они? Куда идут? А ты морда мусульманская, что наделал, и куда мы с этими верблюдами пойдем? Придем, а нас на бревнышко, чик и все, за грабеж. И докажи потом, без своей пустой, тупой башки, что мы отбивались и это нас прикончить хотели. Это нам повезло, а не этим уродам, — Он кивнул головой в сторону бархану, у подножия которого были присыпаны неудачливые грабители.