– А что известно о Тэрнере Хорне? – тихо спросил Роб.
– Мастере-плотнике? Он по-прежнему живет здесь, в том доме, где и всегда жил.
Роб с облегчением вздохнул. Хотя бы Сэмюэла он повидает.
Один из мужчин, прислушивавшийся к их разговору, встал со своего места, отвел Люарда в сторонку и пошептался с ним.
– Мастер Коль, – откашлявшись, обратился к Робу Люард. – Тэрнер Хорн – десятник плотников, которые строят сейчас дом в гавани Эдреда. Если можно, я бы советовал вам пойти туда и поговорить с ним самому.
– Но я не знаю, где эта гавань Эдреда, – сказал он, переводя взгляд с одного лица на другое.
– Это новый район. Вы знаете гавань Королевы, старинную римскую пристань у стены на берегу реки?
Роб утвердительно кивнул.
– Ступайте в гавань Королевы. А там всякий укажет вам дорогу до гавани Эдреда, это совсем недалеко, – сказал ему Люард.
Недалеко от стены, укреплявшей берег Темзы, тянулись неизбежные склады, а дальше за ними – улицы жилых домов, где селились простые труженики пристани, мастера, изготовлявшие паруса и корабельные снасти, корабелы, перевозчики, грузчики, матросы торговых кораблей. Гавань Королевы была населена густо, и таверн там хватало. В одной вонючей харчевне Роб разузнал, как попасть в гавань Эдреда. Этот новый район начинался сразу за старым, и Тэрнера Хорна он застал за постройкой дома на участке болотистого луга.
Когда Хорна позвали, тот спустился с крыши, недовольный тем, что его оторвали от работы. Роб узнал его лицо. Человек этот стал румяным от сытости, а волосы выгорели.
– Я брат Сэмюэла, мастер Хорн, – представился он. – Роб Джереми Коль.
– Да, да. Но как же ты вырос!
Роб увидел, как затуманились глаза честного мастера.
– Он прожил с нами меньше года, – сказал Хорн без уверток. – Славный такой парнишка. Мистрис Хорн его просто обожала. Мы ему не раз и не два говорили: «Никогда не играй на причалах!» Сколько взрослых мужчин погибло, попав под грузовую телегу, когда возчик заставляет пятиться запряженную в нее четверку лошадей! Что ж говорить о мальчугане девяти лет…
– Восьми.
Хорн вопросительно посмотрел на него.
– Если это случилось год спустя после того, как вы его приняли к себе, то ему было восемь лет, – объяснил Роб. Губы у него застыли и, казалось, не хотели шевелиться, поэтому говорить было трудно. – Понимаете, он на два года младше меня.
– Ну, тебе лучше знать, – мягко проговорил Хорн. – Он похоронен у церкви Святого Ботульфа, в дальнем ряду по правой стороне кладбища. Нам сказали, что где-то рядом упокоился и ваш отец. – Хорн помолчал. – Вот насчет инструментов твоего отца, – сказал он, испытывая неловкость. – Одна пила сломалась, но молотки еще в полном порядке. Могу отдать их тебе.
Роб покачал головой:
– Оставьте у себя, пожалуйста. На память о Сэмюэле.
На ночевку они устроились на лугу у ворот Бишопсгейт, близ заболоченной северо-восточной окраины Лондона. На следующий день Роб сбежал от пасущихся овец и от сочувствия Цирюльника и пошел рано утром на свою улицу – постоять, вспомнить младшеньких. Из маминого дома вышла незнакомая женщина, выплеснула у самых дверей воду из корыта, в котором стирала.
Роб пробродил все утро и оказался в Вестминстере, где дома по берегу реки редели, а за полями и лугами огромного монастыря возникла усадьба, которая могла быть только королевскими палатами. Вокруг выстроились казармы воинов короля и надворные постройки, а в самих палатах, насколько понимал Роб, вершились судьбы всего народа. Он увидел внушающих страх королевских телохранителей, о которых в каждом трактире рассказывали с трепетом. Это были воины-датчане, огромные, тщательно отобранные за рост и доблесть в бою, дабы неотступно защищать короля Канута. Робу подумалось, что для короля, обожаемого народом, здесь многовато вооруженной стражи. Он повернул назад, прошел через центр города и незаметно для себя оказался неподалеку от церкви Святого Павла. Тут на плечо ему опустилась чья-то рука.
– А я тебя знаю. Ты – Коль.
Роб пристально вгляделся в юношу и на мгновение почувствовал себя девятилетним ребенком: он никак не мог решить, то ли ввязаться в драку, то ли спасаться бегством – перед ним был не кто иной, как Энтони Тайт.
Но на лице Тони играла улыбка, а никого из приспешников поблизости было не видать. Кроме того, Роб заметил, что теперь он стал чуть ли не на три головы выше и намного плотнее своего старого врага. Он хлопнул по плечу Тони, гада ползучего, и вдруг так ему обрадовался, будто в детстве они были закадычными друзьями.
– Пойдем в таверну, расскажешь о себе, – предложил Энтони, однако Роб не спешил: у него было только два пенса, подаренные купцом Бостоком за искусство жонглирования. Энтони Тайт понял его колебания: