И пока ярмарка продолжалась, лишь какая-то часть Роба жонглировала, показывала фокусы, помогала лечить больных, а другая его часть все высматривала в толпе знакомое лицо, жаждала хоть мельком увидеть ту девочку, какой, по его представлениям, стала теперь подросшая сестра.
Он так и не увидел ее.
На следующий день после закрытия ярмарки он снова явился в здание цеха пекарей Солсбери. Это был симпатичный, уютный домик, и Роб, хотя и занятый своими тревогами, не мог не подивиться: отчего это здания всех других цехов неизменно построены куда солиднее, чем у плотников?
– А, это молодой цирюльник-хирург! – Каммингс на этот раз поздоровался с ним куда любезнее, да и в целом держался гораздо спокойнее. Он внимательно перелистал две толстые учетные книги, потом покачал головой: – Никогда не было у нас пекаря по фамилии Хейверхилл.
– Муж и жена, – настаивал Роб. – Они продали свою булочную в Лондоне и объявили, что переезжают сюда. У них живет моя сестра по имени Анна-Мария.
– Да ведь совершенно очевидно, что произошло, молодой хирург. Когда они уже продали свою лондонскую лавку, но еще не приехали сюда, им подвернулось что-то получше, в каком-то другом городе – там, где нужда в пекарях больше.
– Да, похоже, так и есть. – Роб поблагодарил старосту и вернулся в повозку.
Цирюльник был заметно встревожен, но Робу посоветовал мужаться.
– Ты никогда не должен терять надежду. Наступит день, и ты всех их отыщешь, уж поверь мне.
Но у Роба был такое чувство, будто земля расступилась и поглотила не только мертвых, но и живых. Теперь даже крошечная надежда увидеться с ними казалась ему слишком наивной. Он чувствовал, что время его семьи прошло безвозвратно; по коже пробегал мороз, когда Роб вынудил себя признать: что бы ни ждало его в будущем, это будущее, по всей вероятности, ему суждено встретить в одиночестве.
15. Подмастерье
Робу оставалось ходить в учениках всего несколько месяцев. Они сидели в общем зале постоялого двора в Эксетере и за кувшинчиком темного эля осторожно обсуждали условия, на которых хозяин наймет его в качестве подмастерья.
Цирюльник пил в молчании, словно глубоко погрузился в размышления, в конце концов предложил очень скромную плату.
– И к тому же еще новый полный костюм, – добавил он как бы в порыве щедрости.
Но Роб недаром проучился у него шесть лет. Он лишь пожал плечами, как бы в нерешительности.
– Меня больше тянет вернуться в Лондон, – сказал он и наполнил чаши и хозяину, и себе.
Цирюльник кивнул и сказал:
– Полный костюм каждые два года, независимо от необходимости.
На ужин они заказали пирог с крольчатиной, и Роб съел его с большим удовольствием. Цирюльник же набросился не на еду, а на трактирщика.
– Если мне и удается найти в этом пироге мясо, то оно слишком жесткое или чересчур уж острое, сверх разумного, – ворчал он. – Ну, плату можно поднять. – И тут же спохватился: – Немного поднять.
– Действительно, приправы никуда не годятся, – поддержал его Роб. – Вот у вас такого никогда не бывает. Меня всегда восхищало, как вы готовите дичь.
– Какую же плату ты сам считаешь справедливой? Для парня шестнадцати лет от роду?
– Я не хочу получать плату.
– Не хочешь платы? – Цирюльник поглядел на него с подозрением.
– Не хочу. Вы получаете доход от продажи Особого Снадобья и от лечения больных. Вот и я хочу получать доход от продажи каждого двенадцатого пузырька Снадобья и от лечения каждого двенадцатого пациента.
– Каждого двадцатого пузырька и каждого двадцатого пациента.
Роб заколебался всего на мгновение, потом кивнул, соглашаясь.
– Эти условия действительны один год, после чего подлежат пересмотру по обоюдному согласию.
– По рукам!
– По рукам, – спокойно ответил Роб.
Следующая кружка пива понравилась обоим, и оба усмехнулись.
– Ха! – воскликнул Цирюльник.
– Ха! – отозвался Роб.
К новым расходам Цирюльник отнесся со всей серьезностью. Когда они приехали в Нортгемптон, славившийся мастерами-умельцами, он нанял плотника, и тот сделал вторую загородку с занавесом, а уже в следующем городке на их пути, Хантингтоне, хозяин установил эту загородку недалеко от своей собственной.
– Пришло время тебе становиться на ноги, – сказал он Робу.
После представления и рисования портретов Роб водворился в загородке и стал ждать пациентов.
Посмеются ли они, едва взглянув на него? Или же, размышлял он, повернутся и встанут в очередь к Цирюльнику?
Первый пациент болезненно поморщился, когда Роб взял его за руки – ему на кисть наступила его же собственная старая корова.