— Что? — немедленно насупился Тополев.
Из клубов дыма вынырнул деловитый лаборант с грудой грязных клавиатур и молча вывалил их на кучу уцелевшего.
Тарас оборвал себя на полуслове и немедля поймал парня за халат.
— Ты кто? — спросил он.
— Зюкин Петр, — буркнул тот. Половина его лица была замазана сажей, словно Петр Зюкин был вовсе не лаборантом, а профессиональным спецназавцем, прибывшим на сложное и ответственное задание во имя Родины.
— Назначаешься здесь старшим, — распорядился Петровский. — Все что можно спасти — спасайте. И приглядите, чтобы пожарники уцелевшее не уволокли. Понял?
Глаза Тополева округлились.
— А… — начал было он.
— А ты — со мной, — зло бросил Тарас и оглянулся. — Понял, Зюкин Петр?
— Да, Тарас Васильевич.
— Пошли-ка, поговорим, Антон.
Всю дорогу до машины Тарас шел впереди, яростно сжимая кулаки, как танк, разрывая телом клубы дыма, а Тополев плелся сзади, недоуменно прихлебывая из бутылки. Он устал, измотался и жутко хотел спать. И, вдобавок ко всему, совершенно не понимал из-за чего, собственно, весь сыр-бор.
Подумаешь, оцепление не выставили. Ну и что? Тут оборудование горит на немыслимое количество денег, а там….
У машины Петровский со злостью рванул дверь машины.
— Залезай, — коротко бросил он.
Как заставить людей думать по-своему? Как объяснить им, что важно, а что нет? Как объяснить им все это? Н-да, верно говорится, свои мозги не приделаешь…
Петровский положил руки на руль и посмотрел на Тополева. Тот невозмутимо глотнул из своей бутылки.
— Что, Тарас Васильевич? — поймав его взгляд, спросил Антон.
— Ты очень здорово подвел всех нас, понимаешь? Знаешь, что, благодаря твоей забывчивости мы сейчас имеем?
— Нет, — честно ответил Тополев.
— Очень опасного человека на улицах Москвы, — ответил Тарас и голос его дрогнул. — Очень опасного…. Даже так. Давай говорить напрямую. Не очень опасного, а настоящего монстра. Через несколько десятков часов его должно скрутить так, что он начнет убивать направо и налево.
— Тарас Васильевич! — растерялся Тополев. — Вы же ни словом, ни намеком…. Мы же с вами вчера…
— Я тебе сказал вчера выставить оцепление? Неужели ты думаешь, что я что-то говорю просто так?
— Но, Тарас Васильевич… Кто же знал, что начнется пожар…. Я ведь толком даже и поспать не успел. Мне как позвонили, так и вскочил. Оделся, в машину прыгнул — и в путь. Какое там было что-то помнить! Но неужели мы сейчас ничего сделать не можем?
Петровский вздохнул.
— Боюсь, что мы уже опоздали.
Он сидел и прикидывал, как скоро обо всем станет известно. Маньяк, теряющий свое «я» в огромном городе, очень быстро объявится в истеричных и падких на кровь сводках новостей. Сколько же он успеет убить прежде, чем мы его возьмем, подумал Петровский. Скольких?…
Петровский в затруднении потер лоб.
— Не знаю, — горько произнес он. — Его надо было брать еще теплым. Тогда, ночью. А сейчас… Конечно, мы может отправить людей, попробовать прочесать лес. Вполне вероятно, что он до сих пор еще там. Отлеживается…. Да выброси ты эту бутылку, бога ради!
Антон быстро спрятал воду под сиденье.
— Может милиция? — с надеждой поинтересовался Тополев.
Петровский фыркнул.
— Антон, ты у меня сколько? Лет пять работаешь?
— Шесть, — поправил Тополев.
— Неужели ты еще не понял, что милиция, в большинстве своем способна только идентифицировать трупы?
Тополев вздохнул.
— В лес я отправлю людей в течении получаса, Тарас Васильевич, — сказал он. — Можем также отправить группы по местам его вероятного появления.
— А ты знаешь такие места? — покосился на него Петровский.
— Ну, родители, — в затруднении произнес Тополев. — Друзья… Девушка у него есть, надеюсь?
— А я откуда знаю? Я с ним общался-то всего пару дней. И, кроме того…. Родители, друзья…. Вполне вероятно, что он ничего о себе не помнит.
— Как это? — открыл Антон рот.
— В некоторых случаях бывает амнезия, — пояснил Петровский. — В редких. Но, учитывая наше везение и то, что он до сих пор не объявился, я склонен полагать, что это как раз наш вариант. К счастью, беспамятство быстро проходит, от силы день-два, и обычно странно выборочное, частичное. То есть что-то человек помнит, что-то нет. И никто не сможет точно сказать, какие воспоминания у него сейчас сохранились. Родители… не знаю… Скорее, какие-нибудь сильные переживания. Ну, там несчастная любовь, заветное место, где хулиганы морду били, любимый угол в детсаду…