Теперь она попросила его снова, и на этот раз ей просто необходимо угадать.
— Послезавтра я поеду в лесничество Б-бенда. Могу забрать для вас все, что нужно.
— Это ты так говоришь, что тебе не нравится мое общество? — спросила Перл.
Она слышала его смущение даже по телефону.
— Ой нет, м-мэм. Я пытаюсь избавить вас от поездки. Если вам нужно ехать, я подвезу.
— Сайлас, я шучу. Но буду благодарна за помощь. Я бы и сама съездила, если бы моя машина не была до сих пор в мастерской.
Правда состояла в том, что ее машина была готова еще три дня назад, но до сих пор стояла в гараже, ожидая, пока Перл оплатит ремонт. Было бы контрпродуктивно сейчас иметь возможность ездить самой.
— Еще одна п-посылка? — спросил Сайлас.
— Боюсь, что так. Но надеюсь, что эта станет последней.
— Я отвезу вас. Утром мне нужно съездить в кемпинг у переправы М-мак-Кей, проверить уровень снега. Могу заехать за вами около трех.
— Спасибо, Сайлас. — Голос Перл смягчился. — Ты хороший мальчик.
Перл положила трубку, потом натянула свитер, пересекла Мейн-стрит и пошла вниз по Третьей, пока дома не стали стоять дальше друг от друга. Уже пришла весна, но в воздухе еще ощущался зимний холод, и Перл поплотнее закуталась в свитер. Было бы хорошо иметь машину для коротких поездок вроде этой, но как бы она тогда попросила Сайласа о помощи?
Дом Нэнси Толлер был словно прямиком из сказки: белый штакетник, арка с калиткой, увитая гортензией, которая будет прекрасно смотреться, как только станет теплее, отделка, как у пряничного домика. Очаровательный маленький домик с большим садом позади.
— Перл, входите.
— Спасибо. Я надеялась, мы сможем поболтать.
Нэнси изменилась со дня похорон, когда Перл видела ее последний раз. Но конечно, почти все стареют. Она стала полнее и мягче, чем раньше. Ее волосы стали короче и в отличие от дня похорон были не коричневыми, а почти белыми.
— Принести что-нибудь попить?
— Нет-нет. Все хорошо.
Несколько секунд две женщины смотрели друг на друга. Каждая, казалось, не решалась заговорить. Нэнси выглядела озадаченной.
— Извините. Я не хотела глазеть, — сказала Нэнси. — Но не могу не удивляться тому, как мало вы изменились.
Вот почему лучше было переезжать с места на место, почему опасно привязываться ко второму поколению.
— О, вы слишком добры.
— Нет. Вы выглядите точно так же. Я выгляжу на семнадцать лет старше. Черт, я выгляжу на тридцать лет старше, а вы выглядите, как будто не постарели ни на день с тех пор, как мы виделись в последний раз.
Перл прикрыла ладонью рот и прошептала:
— Никому не говорите, но я кое-что подправила.
Нэнси улыбнулась и расслабилась, получив приемлемое объяснение.
— Вы должны дать мне имя своего доктора.
Они вежливо рассмеялись. Когда молчание стало неловким, Перл откашлялась.
— Вы знаете, что Джек и Шерон много значили для меня. — Нэнси кивнула. — И я много думала о Сайласе все эти годы. Я решила, что пришло время заехать посмотреть, как он.
Лицо Нэнси смягчилось, и Перл поняла, как сильно та любит племянника.
— Сайлас стал моим благословением, и он вырос чудесным мужчиной.
Нэнси рассказала Перл о своей жизни с Сайласом, о его любви к «Трэйл Блэйзерс»2, горам и собакам.
— Он любил колли Джека. Сейчас у него живет Уинстон, золотистый ретривер. Он рос тихим мальчиком, и он тихий мужчина. Думаю, это из-за заикания.
— Эта проблема была всегда?
Нэнси покачала головой:
— Нет. До аварии он был обычным разговорчивым ребенком. Когда ему сказали, что его родители погибли, несколько дней он совсем не разговаривал. Только кивал или качал головой, или прятался за мной. Когда он наконец заговорил снова, то стал заикаться. Раньше было хуже. У меня просто сердце разрывалось. Иногда он пытался что-то сказать и не мог. Он пытался, пытался, но в итоге сдавался.
— Неудивительно, что он молчун.
— Я искала, как ему помочь. Один врач, к которому я его водила, рассказал мне о лагере «Рок Ридж». Это было дорого — три тысячи долларов, но я знала, что ему это нужно, поэтому продала старый пикап его отца. Он провел три недели в лагере в Вашингтоне, занимаясь с логопедами и тренируясь. То, чему они его научили, очень помогло. Он еще иногда заикается, когда нервничает или испытывает стресс, но его больше не парализует от страха. И он почти никогда не заикается, разговаривая с хорошо знакомыми людьми.