— Ты бы их помыл, что ли? — даже не улыбнувшись, произносит тетя Тоня.
— Зачем? Я же их надену сейчас! — возражает сын.
— Чтобы полку не пачкать! — в сердцах кричит его мама и уходит в свою комнату, хлопнув дверью.
— Пойду в магазин сбегаю, — сказал Стас.
Алкоголики уже проснулись. Томимые жаждой, они почковались возле небольших ночных магазинчиков, переползая из кучки в кучку в надежде на опохмелку. Но сегодня Стас ничего не замечал. В его душе все поет. «Ах, как же она золотисто смеется! А как капризно надувает губки!»
Очередей не было. Продавец, едва взглянув на Стаса, потеряла к нему всякий интерес. Ее любознательность спотыкалась либо на солидных господах средних лет, либо на пьющих — и те, и другие были неожиданно щедры.
— Ирочка! — сердце Стаса вздрогнуло сладкой негой.
— Ирочка! — бубнил рядом стоящий покупатель испитого вида. — Солнышко! Ну последний разочек! Ты же знаешь, я всегда отдаю…С получки, вот те крест, чесс-слово отдам, — мужик истово перекрестился.
— С какой получки? — лениво пререкалась продавец. — Ты же не работал никогда! Отойди в сторону, Вася! Что вам угодно? — холодно-вежливо спросила она у Стаса.
Прижимая продукты к груди, и мимоходом пожалев и Ирочку, и выпивоху, Стас стрелой помчался домой, до работы оставалось полтора часа.
— Стас! Опять ты кладешь продукты в холодильник? — спросила тетя Тоня. — Ты бы его в комнату переставил.
— Ха, комната! — восхитился Вован. — Удивляюсь я вам, маменька. Одно движение Светкиного плеча — и нету двери!
Действительно, Стас видел, как лихая Светка вышибает дверь плечом. У него как-то раз ключ заело. Веселая девушка без промедления пришла на выручку — разбежавшись, она прыгнула, как пантера на дверь, и та мгновенно вылетела.
— И опять ты жаришь яичницу, Стас? Жениться тебе надо, вот что!
— Ага! — заржал Вован. — Обязательно! И привести жену сюда! В этот тараканий гадюшник! — с чувством воскликнул он. — А что? Где ж еще рай, как не в шалаше?
— Девушки нынче так избалованы, им все богатых подавай! — вздохнула тетя Тоня, не обращая внимания на дурацкие выходки сына.
— Не все, не все… — смеялся Вован, показывая на заспанную Светку.
Потягиваясь и вытирая глаза, Светка направлялась в туалет, как всегда в расстегнутом халате. Она как будто не замечала мужчин, потом долго объясняла, почему она не ожидала здесь никого встретить и лишь впоследствии запахивала халат, скрыв под ним худые ноги в синих пятнах.
Светка была из сильнопьющих. От какого-то гормонального дисбаланса у нее на лице густо росли волосы. Но, несмотря на это, к ней часто заглядывали мужчины. В такие дни мать ночевала на маленьком кухонном диванчике: у них с матерью была одна комната на двоих. Жалея мать, соседи не сердились на Светку.
Гораздо хуже было, когда Светка сама вместе с мужиком ночевала на кухне — почему-то приходила ей в голову такая фантазия. В такие дни она ощущала себя на полную катушку гулящей дамой и всю ночь напролет хихикала. Только тетя Тоня, отодвинув табуретку, которой подпирали дверь, отваживалась входить в помещение и ругать непутевую женщину.
Светка лениво огрызалась, лежа с сигаретой на маленьком диванчике.
— До чего же я все-таки добрая! — слышался хриплый ее голос. — Сколько мне ни делают зла, я все равно людям одно добро… одно добро…
Светкин монолог не встречал поддержки, и она черпала вдохновение в себе самой:
— Нет, до чего же я все-таки добрая! Вот вчера подруга увела у меня мужика. Что я сделала, теть Тонь? Нет, ты спроси, теть Тонь!
— Еще чего, буду я спрашивать! — возмущалась тетя Тоня.
— Вот и я говорю, что добрая. Я ей морду бить не стала, нет, не стала, вот я какая добрая! — торжественно заключает Светка, ожидая аплодисментов.
Но тетя Тоня со зверским видом закрывает кран и отчаливает в свою уютную норку.
Рассеянно слушая кухонный гомон, Стас густо посолил яичницу и, думая о своем, почему-то сказал:
— Вот как это бывает!
— Вот именно! — тут же подхватил тему Вован. — Я тебе расскажу, как это бывает. Помнишь очереди за водкой? Ну, когда у нас виноградники вырезали, выпендриваясь перед мировым сообществом?
— Помню, помню, — ответил Стас, чтобы остановить неуправляемый словесный поток Вована, но это еще больше того раззадорило:
— Стою я как-то в очереди. Давали тогда по два пузыря, а у меня кодла на улице, что нам литр? Очередь подошла, я заплакал и говорю продавщице: «Жа-алко!» Она спрашивает: «Кого?» «Папаню в шахте завалило…» — говорю, а сам реву навзрыд. Она сама чуть не плачет, тихонько спрашивает: «Сколько?» «Десять,» — отвечаю. Она бутылки в сумку складывает и спрашивает: «Куда же ты, горемычный?» Я слезы вытираю: «Пойду папаню откапывать!» — И Вован заливисто хохочет.