Потом закричал ребенок. Бледный, растрепанный молодой человек вылетел из двери и выпал на улицу. Даже не оглядевшись, он развернулся и направился в сторону северных ворот и собора.
— Думаю, тебе лучше подождать снаружи, — сказал Исаак и приблизился к двери. Она открылась.
— Отец! Это ты, — симпатичная женщина, стоявшая в дверях, разрыдалась. И дверь закрылась.
Юсуф устроился поудобнее и приготовился ждать.
Аббатиса Эликсенда тревожно кивнула.
— Это действительно одеяние нашего ордена. Посмотрите на платье. Но я ее прежде никогда не видела.
— Возможно, она приехала из Таррагоны? Вам приходили оттуда известия?
— Приехала в одиночку? Позвольте напомнить, что наши сестры не бродят по долам и весям, как нищенствующие монахи, ваше преосвященство. — Она стояла в стороне, чтобы свет падал ей на лицо. — Она кажется мне знакомой, но я не могу узнать ее. Я знаю многих наших сестер в Таррагоне, она не из их числа.
— Я скорее склонен полагать, что это не монахиня, — сказал Беренгуер де Круилль, — чем решить, что вы не узнаете одну из ваших сестер.
Аббатиса внимательно посмотрела на него.
— Монахиня или нет, — сказала она спокойно, — но как она проникла внутрь бань? Ведь они запираются на ночь, не так ли?
— Я боюсь, что их честный сторож хорошо отпраздновал день своего тезки, доброго святого Йохана, и вчера вечером вино подвело его. Равно как и многих других, — сказал епископ. — Но как же все-таки она попала в бани? — внезапно спросил он. — Сколько всего ключей? — Он повернулся к Йохану, который с несчастным видом топтался в дверях.
— Только мой, ваше преосвященство, — сказал Йохан, с трудом сглатывая. — И моего хозяина, но он где-то в отъезде.
— Мы знаем об этом. А ты закрыл бани вчера вечером?
— Да, ваше преосвященство.
— И никому не давал ключ?
— Да, ваше преосвященство. То есть я хотел сказать, нет. Я никому не давал ключ.
— Может, женщина? И как ты можешь знать, Йохан? Когда я видел тебя вчера вечером, ты бы свое собственное имя не вспомнил, не то что ключи. Откуда ты знаешь, что их не украл кто-то и не вернул их тебе, пока ты спал?
— Не знаю, ваше преосвященство. — По его бровям стекал пот.
Аббатиса резко вмешалась.
— Спасибо, Йохан, за помощь и честное свидетельство. Сестра Марта проследит, чтобы ты умылся. Теперь можешь идти. — Она подождала, пока он не вышел и не закрыл за собой дверь, после чего повернулась к епископу. — Я не могу представить себе отчаявшуюся женщину, ищущую этого человека с целью взять у него ключи, чтобы войти в бани только для того, чтобы покончить с собой.
— Вы полагаете, что она сама перерезала себе горло, донья Эликсенда? — спросил Беренгуер.
— И затем бросилась в ванну? Думаю, нет. Но мне трудно придумать что-то иное.
— А она действительно монахиня? — спросил епископ.
— Посмотрим, — сказала Эликсенда. Одним пальцем она отодвинула испачканное и порванное покрывало, сдвинула вуаль и вытянула длинный, толстый узел из рыжих волос. — Нет, — холодно сказала она, показывая его епископу. — Не с такими волосами. Я бы сказала, что это маловероятно.,
— Тогда почему для того, чтобы встретить свою смерть, она переоделась монахиней?
— Этого я не могу сказать, — сказала аббатиса. — Если только не для того, чтобы легче было проходить незамеченной по улицам.
Но епископ сосредоточил внимание на бледном, мокром лице мертвой женщины и пропустил мимо ушей ответ аббатисы.
— Она кажется мне чем-то знакомой, — сказал Беренгуер. — Вы можете снять покрывало и вуаль?
— Я сделаю это, донья Эликсенда. — Сестра Агнета приподняла застывшее тело, чтобы вынуть булавки и распутать ее головной убор, после чего с большой осторожностью сняла вуаль и повой. Она аккуратно расправила густые волосы и оправила одежду.
Епископ шумно втянул воздух и отступил, как будто хотел отодвинуться подальше от фигуры, лежащей на столе.
— Я предпочел бы, что бы это тело было найдено в другом месте, — наконец произнес он.
— Кто это, ваше преосвященство? — спросила сестра Агнета.
— Это ставит нас в крайне неудобное положение, — пробормотала аббатиса.
— Да уж, вряд ли может быть хуже, — сказал Беренгуер. — Смерть несколько исказила ее черты, но в этой стране есть только одна женщина с таким лицом — и с такими волосами, — произнес он. — Монашеский наряд ввел меня в заблуждение.
— Без сомнения, именно для этого он и предназначался, — сказала аббатиса.
— Но зачем главной придворной даме доньи Элеоноры надо было приехать в Жирону, переодевшись монахиней?