Ракель задрожала и постаралась сидеть тихо.
Исаак закрыл за собой дверь.
— Да, сестра? — тихо произнес он.
— Аббатиса, как только услышала об этом, сразу же велела мне рассказать все вам, господин, — проговорила сестра Агнета, сбиваясь и торопясь.
— Что рассказать?
— Да о флаконе. Вот об этом, что у меня в руке.
— Что за флакон, сестра Агнета?
— Я нашла его в одежде доньи Санксии. Когда готовила тело к погребению. Вы говорили о духах, и я его открыла, но жидкость в нем имела иной запах, духи так не пахнут.
Исаак протянул руку и взял флакон. Он покатал его между пальцев, понюхал, вынул пробку. Ощутив аромат, он коснулся влажного конца и нахмурился. Растерев жидкость между большим и средним пальцами, он очень осторожно коснулся подушечки пальца кончиком языка. Жидкость была горькой.
— Я не рекомендовал бы это пить, — сухо заметил он, вытащив из кармана чистый кусок ткани и тщательно вытирая руку.
— Что это? — спросила сестра Агнета.
— Какого цвета жидкость во флаконе?
— Ну, это скорее не цвет, — с сомнением сказала сестра Агнета. — Это темный раствор, имеющий оттенок грязи.
— Странный предмет для посещения женского монастыря. — Он на мгновение остановился. — Полагаю, по этому поводу стоит поговорить с доньей Эликсендой.
Они вернулись обратно тем же путем по винтовой лестнице. Сестра Агнета открыла дверь в прохладную просторную комнату и попросила Исаака подождать.
Исаак заходил по комнате, все время постукивая по нёбу кончиком языка и обдумывая вопросы, возникшие в связи с обнаружением пузырька. Быстрые шаги и мягкий шелест ткани объявили о возвращении сестры Агнеты с аббатисой.
— Мастер Исаак, — решительно сказала донья Эликсенда. — Я в вашем распоряжении.
— Донья Эликсенда, благодарю вас за вашу поспешность. Я исследовал пузырек, который принесла мне сестра Агнета. Я лизнул кончиком языка не более чем сотую часть капли и по ощущениям могу сказать, что в нем содержится мощный опиат. Две-три капли заставят человека заснуть. Десять — двадцать, — и он больше не проснется. Полагаю, это было предназначено для доньи Исабель. — Он сделал паузу. — Даже здесь, в этом надежном месте, я беспокоюсь за ее безопасность.
— Но, конечно, после смерти доньи Санксии опасность ушла, — сказала сестра Агнета.
— Без сомнения, — сказал Исаак. — Тем не менее…
— Я согласна с лекарем, — сказала аббатиса. — Она поручена нашей заботе, сестра Агнета. Она — наша духовная дочь, и мы должны ее охранять.
— Ракель — самый внимательный опекун, — сказал Исаак, — но она одна. В шестнадцать лет время от времени нужно спать.
— Сестра Бенвенгуда, наша больничная сестра…
— Не думаю, донья Эликсенда. Насколько хорошо вы ее знаете?
Аббатиса задумалась.
— Не очень хорошо. Но ведь сестра очень опытна, — наконец произнесла она. — Она приехала к нам из Таррагоны только три месяца назад. Мор унес всех сестер, заботившихся о больных, кроме сестры Теклы, но та постарела и сильно ослабела.
— Кто-то, кому вы абсолютно доверяете, должен постоянно находиться рядом с Ракель. И сестру Теклу следует удалить оттуда. Она много пьет…
— Пьет? Кто дал ей вино? — спросила аббатиса.
— Я не знаю, — ответила сестра Агнета. — Но вскоре я узнаю. У нее есть эта слабость…
— И многие знают об этой слабости?
— Да, — сказала аббатиса нетерпеливо. — Она боролась с нею много лет. Но если кто-то принес ей вино… — Она остановилась. — Сестра Агнета будет освобождена от своих обычных обязанностей, чтобы помочь вашей дочери.
— Хорошо, госпожа, — сказала сестра Агнета.
— И к ним никто не должен входить, кроме нас, — сказал Исаак. — Меня беспокоит этот странный пузырек в одежде фальшивой монахини.
Юсуф сидел в тени стены около ворот женского монастыря, рисуя в пыли картинки и задаваясь вопросом, почему он согласился остаться с лекарем. Может, стоит встать и убежать? Маленькая дверца, используемая для обычных хозяйственных нужд, была открыта; жирная монахиня, охранявшая ворота, вряд ли побежит за ним. Все же он остался, рисуя картинки, охваченный странной усталостью, сковавшей его члены и сделавшей голову тяжелой. В последние двенадцать часов мальчик спал и ел больше, чем за много предыдущих дней, и тем не менее его тело, казалось, больше не могло жить без еды и отдыха. Он вспоминал о деревянном столе под виноградной лозой во внутреннем дворике мастера Исаака, нагруженном изысканной едой — финиками, инжиром и абрикосами, мягким сыром, смешанным с медом и рубленными орехами. Картинка распалась и превратилась в большой праздничный стол, прогибающийся от еды: тонкие пряные пироги, истекающие медом, желе, источающее аромат роз, конфеты, сладкие и липкие, высокие горки риса, ярко-желтые и пахнущие шафраном, маленькие жареные пирожки с мясом, имбирем, кардамоном и другими специями, названия которых он не мог припомнить….