И распахнула дверь ординаторской, монументально воцарившись в проеме.
Кузьмин усмехнулся:
– Мушкетеры прямо. Из сумасшедшего дома. Один за всех и все за одного. Круговая порука!
– Раиса Петровна, иду, – Филипп пропустил мимо ушей сарказм следователя.
Тот примирительно протянул руку:
– Я, собственно, спасибо зашел сказать.
Филипп осторожно пожал протянутую руку.
– А почему вы не спрашиваете, за что спасибо? – вдруг вышел из себя Кузьмин.
– За что?
– Слушай, парень, я к тебе по-человечески, а ты, – Кузьмин махнул рукой и, громко топая, вышел.
Филипп устало выдохнул.
Поздно ночью на почту «капнуло» письмо от профессора Аркадьева. Это было даже не письмо – целый фолиант с десятками отсканированных страниц истории болезни Овчинниковой Е.П.
Филипп рассыпался в благодарностях профессору, попытался было читать текст, но буквы плыли перед глазами, никак не желая складываться в осмысленные предложения. «Работоспособность на нуле, – горько констатировал Филипп, – и это еще только начало самостоятельной практики. Не справлюсь я здесь в одиночку».
А утром было уже не до истории болезни неведомой Овчинниковой. Из отделения токсикологии перевели молодую девушку. Таблеток наглоталась. Ее откачали после неудавшегося самоубийства и теперь поместили в психиатрическое отделение. В принципе рутинное исполнение инструкции Минздрава – всем самоубийцам требуется освидетельствование психиатра, раз у человека нарушен базовый инстинкт – инстинкт самосохранения. Однако девушка была в тяжелом, угнетенном состоянии, которое ясно просматривалось даже после транквилизаторов. На контакт не шла, лежала, отвернувшись к стене. Доктор Воздвиженский целый час пытался ее разговорить – все безуспешно. С тяжелым сердцем назначил медикаментозное лечение.
– Ничего, освоится, – шепнула Зоя, – я с ней еще поговорю. Несчастная любовь наверняка.
Потом позвонила Ника. Полгода не звонила – и вот – пожалуйста.
– Как твои дела? – спросила, как ни в чем не бывало.
– Хорошо, – бодро ответил Филипп, боясь, что голос сорвется – выдаст волнение.
– В Москву не собираешься? А я скучаю. Да, представь себе. Скучаю.
Филипп сто раз давал себе обещания – не поддаваться сладостным иллюзиям. Все кончено! Возврата прежнего – не будет. Но от голоса Ники бабочки опять предательски завозились в животе. Голова закружилась. И если бы Филипп был сейчас в Москве – ринулся бы, не раздумывая, к ней, к Нике. Все-таки это было очень правильно – уехать. Очень правильно!
– Меня больные ждут, – Филипп постарался сказать это как можно суше.
– Ну, тогда пока?
Доктор Воздвиженский еще долго сидел, глядя в одну точку. Неужели он ее еще любит? И даже после того, что было? «Филипп, у тебя самолюбие вообще есть?» День был бесповоротно испорчен – в голове крутились прошлые обиды, казалось, давно пережитые и забытые. И этот взгляд Ники, этот взгляд Филипп не забудет.
– Ника, я знаю, что ты встречаешься с Павлом, – выпалил тогда Филипп давно заготовленную фразу.
– Да, и что? – насторожилась Ника.
– Ты не хочешь все же выбрать?
Ника не ответила. Они еще долго гуляли по улицам. А потом Ника повернулась к Филиппу:
– Страшно. А вдруг там не сложится?
И такая пустота была в ее глазах – мертвая пустота. Там не было ни Филиппа, ни Павла – а только копошащееся тупое беспокойство: сложится или нет. И все равно – с кем. Филиппу тогда тоже стало страшно.
А после обеда напились алкоголики. В хлам. Напились и стали куролесить, да так, что пришлось смирительные рубахи на них надевать, к кроватям привязывать.
– Кто пронес спиртное? – допытывался Филипп.
По всему выходило, что некому было снабдить алкоголиков отравой. Посетителей не было, своих Воздвиженский и не подозревал – ни тетю Раю, ни Авдея, ни Зою – невозможно их было заподозрить в таком гнусном деле. Тогда откуда взяли?
– Сглазили нас, – констатировала тетя Рая.
– Раиса Петровна, – с укором выговорил Филипп.
– Точно вам говорю. Этот следователь и сглазил. До него все хорошо было. А как он пришел – вот и пожалуйста.
– «После» – не значит «вследствие».
– Может, и не значит, – упрямилась тетя Рая, – а факт есть факт!
– Тетя Рая, сглаз – это предрассудки!
– Народная мудрость!
«Глупость, народная глупость», – подумал Филипп.
– И не вздумайте в народной мудрости сомневаться! – взгляд санитарки был строг.
«Здесь что, уже все мои мысли читают? Или я уже вслух разговариваю? Сам с собой?»