Без личной драмы тоже не обошлось. «Посттравматический синдром» называется. Но это тоже уже неважно, это Филипп уже пережил. Во многом благодаря своему отъезду из Москвы. Вовремя уехал. Все надо вовремя делать.
Даже странно сейчас вспоминать, как лежал долгими московскими вечерами, перебирая в памяти приметы предательства любимой. А они были, эти приметы! Хорошо, что сейчас нет таких переживаний. Это Филипп сам себе диагноз поставил: «Нарушения когнитивных процессов и эмоционального состояния – не произошло». И слава богу!
– Филипп Алексеевич!
– Иду!
Ночь-полночь, но никому в больнице не приходит в голову беречь чуткий сон доктора Воздвиженского. А как тут убережешь, когда он под боком, а у больного обострение?
– Опять Прохорова?
Санитар молча кивнул. Он вообще был молчуном, этот Авдей. Двухметровый, кулачище с арбуз, добродушный, но Филипп не слышал от него за три месяца ни одной внятной фразы. «Филипп Алексеевич», – позовет – и все. Да и что говорить, когда все и так ясно.
Девушка забилась в угол и в ужасе смотрела перед собой.
– Агния, – позвал Филипп, – Агния…
Подошел ближе.
– Не успел, – прошептала девушка, – опоздал…
– Ничего не произошло, Агния, – твердым голосом соврал доктор.
– Произошло, – прошелестела Агния, – произошло…
Филипп вздохнул, обернулся к Авдею:
– Хлорпромазин.
Сделал укол. Агния не сопротивлялась. Привычно легла на кровать, свернулась калачиком.
– Сейчас будет легче, – сказал Филипп.
Агния кивнула.
«Я с ней с ума сойду», – пронеслась мысль и была отогнана как непрофессионально зловредная.
Воздвиженский вышел на крыльцо. Было еще темно, но где-то далеко уже сияла лазоревая полоска неба. «Вот он, рассвет-то, – подумал Филипп, – сейчас только должно было случиться».
Все больничное хозяйство доктора Воздвиженского – два алкоголика после белой горячки, одна пожилая неврастеничка с фобией чипирования, два старичка-потеряшки, забывших дорогу домой. И вот эта Агния Прохорова, которая ему сразу странной показалась (если только так можно сказать об обитательнице психбольницы). Никаких там наполеонов, пап римских, президентов США и инопланетян. А между тем доктор Воздвиженский хотел продолжить работу над темой своего диплома «Роль аффективных нарушений и других факторов в развитии мегаломании»[1]. Однако, видно, не судьба. Другую тему надо искать для продолжения научных исследований.
Так вот Прохорова. На первый взгляд, ничего в этой двадцати лет от роду странного не было. Типичная клиническая картина шизофрении с тревожным бредом и галлюцинациями.
Но взгляд был ясный, сознание довольно критичное. Что не типично для шизофреников, совсем не типично. Как правило, они полностью уверены в своей правоте и психическом здоровье.
В психиатрии ведь нет понятия нормы. Человек нуждается в медицинской психиатрической помощи, когда представляет угрозу для окружающих или для самого себя. Когда человек мучается, страдает от душевного разлада с самим собой, с людьми, с реальностью.
Агния Прохорова мучилась. Она все время рвалась кого-то спасать – ей казалось, что через час, через день, через неделю произойдет непоправимая беда. Ее посещали странные видения, о которых девушка могла рассказывать часами, описывая в деталях привидевшиеся картины.
И еще ей было страшно. Очень страшно. Очень-очень страшно. До холодного пота на лбу, до дрожания рук.
Агния Прохорова – студентка третьего курса филологического отделения пединститута – явно нуждалась в медицинской психиатрической помощи.
Предыдущий врач выписал Агнии убойную дозу успокоительных. Написал в карте: turbidus[2].
Когда Филипп приступил к своим обязанностям, он сразу снизил дозу для Прохоровой. Не в его характере было перечить старшим, опытным коллегам (уволившийся доктор был в два раза старше двадцатипятилетнего Филиппа и соответственно имел обширную долгую практику), но все же Воздвиженский это сделал. Ему показалось слишком жестоким такое обращение с больной. Буйная, да. Но на это есть санитар Авдей, тетя Рая и он, Филипп. А превращать молодую девушку в лежащий овощ – это слишком. Это не лечение, а тюрьма. Заточение во сне, в беспамятстве и бессилии.