На протяжении всего времени, что мы с Ксенофилиусом провели вместе меня грызло крайне неприятное чувство тревоги, которое изрядно приелось за последние дни. Обратив на это внимание, я безуспешно пыталась понять причины таких вывертов моего сознания, но тараканы в голове молчали, как партизаны. Я подавила глупые нервы на корню, желая всецело насладиться временем с отцом.
От реки мы прогулялись в рощу на кромке леса, после чего аппарировали в Оттери-Сент-Кэтчпоул. Там Ксено внезапно предложил зайти в какой-то мрачного вида бар. Изнутри же помещение оказалось довольно милым, а за стойкой обнаружился улыбчивый полноватый маггл, который помахал Лавгуду, как старому знакомому.
Следующие полчаса я от души хохотала над веселыми историями бармена мистера Доуджа, попивая горячий глинтвейн «за счет заведения». После таких уютных посиделок мои глаза начали потихоньку слипаться – сказывался хронический недосып и стресс после суда. Но Ксено был так радостен и возбужден, что потащил меня в местный магазин тканей. Магического товара здесь не было, зато имелся высококачественный хлопок и неплохой китайский шелк; хозяин, как выяснилось, имел в поставщиках живущего в провинции Китая брата, заключившего с ним контракт о поставке.
Я слабо трепыхалась пока Ксенофилиус со всей широтой своей души закупал пару рулонов материала. Когда мы вышли на улицу, а я украдкой уменьшила покупки, Ксено вдруг сказал с несвойственной ему серьезностью:
- Я очень горжусь тобой Луна и тем, что ты делаешь. Ты создаешь изумительные вещи, надеюсь и очень прошу тебя ни в коем случае не бросать это дело. Запомни, ты будешь счастлива лишь делая то, что тебе нравится. –
Я завороженно выдохнула и клятвенно пообещала, что последую его совету. Лавгуд тепло мне улыбнулся и потрепал по волосам.
Когда мы аппарировали обратно, я выпорхнула из объятий Ксено и побежала вперед, распахивая калитку во двор. Настроение было легким, в голове роилась тонна мыслей, я вдохновленно напевала какую-то мелодию, щупала шелк и одновременно вещала отцу о том, какую изумительную партию можно из него изготовить. Ответом мне почему-то стало молчание. Я нетерпеливо откинула волосы назад и развернулась, чтобы взглянуть на мужчину.
Из меня словно вышибло весь воздух. Ксенофилиус смотрел на меня пустым взглядом и странно улыбался, слегка склонив голову на бок. Все мое существо взорвалось истошным воплем о надвигающейся беде.
- Отец…? – мой голос дрожит и мне это совершенно не нравится.
- Я должен уйти. – коротко произносит Ксено, продолжая безумно улыбаться.
- Ты же только что приехал. Снова какое-то мероприятие в Европе? Когда вернешься? – хмурюсь я, нервно сжимая в руках подол платья.
- Нет, я должен уйти. – бесцветно парирует он и, слегка подумав, добавляет, – К Пандоре и Луне. –
Информация доходит до моего воспаленного мозга чересчур медленно. Заторможенно моргаю.
- Н-но, я ведь тут. –
- Они уже давно меня ждут, Александра. И я недавно нашел способ, как попасть к ним. – жмет плечами, направляясь на второй этаж.
Он назвал меня по имени. По настоящему имени. Срываюсь с места парой секунд позднее, бегу за ним, понимая, что он направляется в библиотеку. Ликорис на портрете без промедлений распахивает перед Лавгудом дверь. Дышу через раз, глотаю воздух ртом, как рыба, мысли путаются и сбегают от меня.
- Что ты делаешь?! – на пределе слышимости. Мой взгляд пробегает по крупной схеме-пентаграмме, начерченной на полу, по свечам и изящным рунным цепочкам, по Ксенофилиусу, облачившемуся в ритуальный балахон. Блять, это та самая схема, которую я видела едва очнувшись в этом мире… Он, он хочет…
- Я ищу способ найти и вернуться к ним с тех пор, как ушла Луна. Я тщательно изучил способ, по которому она покинула этот мир, доработал, модифицировал. – горько произносит Лавгуд, распуская гриву платиновых волос, – И вот, пару недель назад я смог. Я могу вернуться к моим девочкам, смогу снова их увидеть и обнять! – восклицает он, глядя на меня с щемящей тоской. Мужчина входит в круг, складывает руки в странную комбинацию.
- Стой! Пожалуйста не уходи! – кричу я, чувствуя, что срываю голос. Глаза щиплет, щек касаются первые горячие капли.
- Прости, Александра… Ты была очень хорошей дочерью. Но ты никогда не заменишь мне их. – грустно улыбается мне.
- Но… Как же… –
Он не слушает, его губы приоткрываются, и мужчина начинает хрипло и на распев читать формулу на неизвестном языке. Я в отчаянии бросаюсь вперед, но активируется защита и меня отбрасывает от барьера. Я в исступлении кричу и принимаюсь бомбардировать круг заклинаниями. Не выходит, ничего не получается. Контур схемы начинает светиться голубым холодным светом.
- Отец! Ксено!!! НЕ БРОСАЙ МЕНЯ ОДНУ! НЕ СМЕЙ БРОСАТЬ! – визжу я, захлебываясь слезами и бессильной яростью, отчаянием. Такой безумный коктейль эмоций напрочь сносит мне все окклюментивные щиты. Я ощущаю невыносимую боль в голове, она слепит меня, выжигает мозг, так что яростно сжимаю виски пальцами. По вискам начинает течь что-то горячее. С трудом разлепляю веки и гляжу на трясущиеся пальцы. Красный. Кровь. Кажется, я расцарапала себе лицо в попытке закрыться от ментальной боли. Свечение в кругу становится ярче.
- Отец! Па-а-а-апаааа! Прошу останься! Я не могу быть одна! НЕ ХОЧУ БЫТЬ ОДНА, ПРОШУ ТЕБЯ, КСЕНО! – вновь кричу я.
На подгибающихся ногах пытаюсь пройти к барьеру, однако чары слишком сильные, мне обжигает ладони, снова кричу, буквально срываясь на рык. Так вот почему он так вел себя со мной сегодня. Вот почему купил ткани, был мил и радостен, сводил меня на прогулку… Он провел последний день со мной. Он прощался.
Ксено уже вошел в транс, а я с ужасом осознаю, что ничего не могу сделать. Опять. Как тогда, много лет назад. В голове начинают звучать чужие голоса, мелькать образы.
Отец, бледный, лишившийся своих кучерявых светлых волос. Серо-землистое от химиотерапии лицо, потухшие глаза.
Сердце заходится в бешенном танце, взгляд не может сфокусироваться ни на чем, кроме слепящего голубого света.
Черные одежды на похоронах сестры. Ее мертвенно бледное лицо на красивой атласной подушке. Оно так похоже на мое собственное…
Я… Надо просто… Почему так тяжело…
Пустой безжизненный взгляд матери, сгорбившиеся плечи, горькие морщины около рта и глаз.
Что-то болезненно лопается внутри, сметает все стенки, острым лезвием крошит нутро. Слез уже становится мало, судя по жжению в глазах, оттуда давно должна течь кровь, но нет – это все та же прозрачная соленая жидкость. В груди ворочают ножом, я не могу дышать, тело не слушается, я уже не владею им. Бешено слабнущим зрением гляжу, как Ксено падает на колени, начинает таять, воздев голову к верху, видя то, что не доступно мне.
Он пропадает окончательно, растворяясь в этом чертовом голубом свечении, магия всполохами затухает в комнате, оставляя в ушах звенящую тишину. Я, не соображая кто я, что я, подползаю к схеме, царапаю ногтями дощатый пол, словно безумная оглядываю затершиеся цепочки, древние символы.
Ушел. Я одна. Все всегда возвращается. Это моя ноша, мое наказание, моя личная боль. Что-то внутри меня взрывается, затапливая жидким огнем все тело. Невозможная, нечеловеческая боль, хриплый исступленный вопль, поражающий безнадежностью каждый уголок этого дома. Темнота ослепляет своим мраком, я больше не контролирую сознание, оно уплывает, пока тело болезненно выгибает от рвущейся наружу магии.
Где-то в лесу нервно поднял голову красивый олень, замерли потревоженные феи. Все живое ощутило всплеск боли и ужаса, но всего лишь на краткое мгновение. Спустя секунду они вернулись к своим делам. А на выжженных досках маленького коттеджика свернувшись калачиком лежит обнаженная девушка, белые, нет, седые волосы которой опасно полыхают жаром запертой магии.