— Что же мне делать, Пятц?
— Для начала выдохни и просто пересдай тест. А там уж будем разбираться по ходу дела.
— А если окажется, что мне подсадили чужой эмбрион? — Юра резко оборачивается. Смотреть на него страшно. Глаза горят, волосы всклочены, грудная клетка дергается, как будто он сейчас схлопочет инфаркт.
— Все будет зависеть от вас. Что вы решите? Станете ли поднимать кипиш, выяснять, что стало с вашими эмбрионами, обращаться в надзорные органы. И так далее. Но я тебе даю девяносто девять и девять десятых процентов за то, что до этого не дойдет. Такие ошибки исключены. Все процессы в лаборатории доведены до автоматизма, образцы тщательно промаркированы и…
— Когда я сдавал сперму, в лаборатории случилось короткое замыкание, — вдруг подает голос Юра. — Компьютер перезагрузился. Может быть… — он осекается, не в силах договорить, и со всей дури лупит кулаком в стену.
— Ну что ты делаешь? — чуть не плачу я, вскакивая с кресла. Ловлю его руку и, не отрывая трубку от уха, собираю языком выступившие на костяшках алые капли крови.
— М-да уж, Эля, — вздыхает Пятс, — умеете вы взбодрить. Давай, погребайте утром. Лично вами займусь. К девяти будет нормально?
— Да! Спасибо, Матиас.
— Давай, до завтра. Все будет хорошо, не накручивай себя попусту.
Рука с зажатым в ней телефоном безвольно падает вниз.
— Боже, Элька, ты прости меня, малышка. Прости…
Юра берет мое лицо в ладони, стирает большими пальцами слезы. Оказывается, я все же заплакала.
— За что, Юр?
— За то, что я так на своем зациклился.
— Да уж неудивительно, — всхлипываю я. — Такой себе вышел подарочек! Ты тоже меня прости.
Тянусь к его рукам, и пофиг на жуткий перегар, что от него исходит. Все, наконец, правильно. В его объятьях мне ничего не страшно. Он мой дом, он моя защита. Вместе мы вообще, кажется, все на свете сможем преодолеть.
— Давай в дом, Элька. Ты совсем околела.
И правда… Возвращаемся в спальню. Юра укутывает меня в теплое одеяло.
— Побудь со мной, — прошу я.
— Обязательно. Сейчас только в душ схожу, приду в чувство. — Юра морщится. — Но сначала тебе сделаю чай. Подождешь?
Выдавив вымученную улыбку, киваю. Что мне остается? Только ждать. Мужа. А потом результатов теста. Юра идет к двери, но, не дойдя до цели, возвращается. Открывает комод, что-то там ищет. Чертыхается. Подходит ко мне, опускается на одно колено и натягивает мне на ноги толстые шерстяные носки. С глаз капает. Одна тяжелая соленая капля, другая… Боже мой, я не знаю, что буду делать, если это все потеряю! Если я потеряю его…
— Не плачь, Элька. Я дурак. Дурак, да?
— Нет. Иди, — понимая, как Юре тяжело, не хочу, чтобы он взваливал на себя еще и то, с чем, наверное, могу сама справиться, — ты чай хотел заварить.
— Ага. И в душ. Воняю я, наверное, жутко.
— Да уж ничем не хуже, чем после прошлогодней охоты, — смеюсь я, наморщив нос.
Юра улыбается:
— Люблю тебя, неженка.
— А я тебя.
Муж уходит, я потуже запахиваю на груди одеяло. Комната выстудилась быстрей, чем я этого ожидала. Устраиваюсь поудобнее. Какой бесконечный, какой тяжелый день. Веки наливаются свинцом, тяжелеют…
— Эй, Элька, да ты спишь!
— Нет. Давай свой чай, — мурчу я, не открывая глаз. Юра хмыкает и осторожно, чтобы не обожглась, вручает мне в руки чашку.
— Пей и в кровать ложись, а то я не уверен, что дотащу тебя в таком состоянии.
— Вот уж не надо и пытаться. Мне еще тебе руку обработать надо, наверное, — спохватываюсь.
— Сам себя покалечил — сам и полечу. Мудак психованный. Это ж надо было? Послезавтра три плановых… — злится мой обожаемый муж.
— Сильно приложился?
— Суставы целые. А там заживет. На крайняк уколю обезбол. Не переживай.
Легко сказать — не переживай. А ведь от его золотых рук, без всякого преувеличения, зависят чужие жизни. Юра — хирург от бога. Я так им горжусь! Сама-то я так ничего и не достигла в этой жизни, так что успехи мужа воспринимаю почти как свои собственные.
Пью чай. Юра плещется в душе. Нет, я так не могу. Может, я и не врач, но вот медсестра из меня получилась довольно-таки неплохая. Отставлю чашку и решительно иду в ванную. Юра оборачивается и замирает с занесенным над головой полотенцем, устремив на меня вопросительный взгляд.
— Я за аптечкой.
— Да тут фигня. Банеоцином засыплю.
— Трусы надевай, — закатываю глаза. — Он у нас хоть есть?
— Еще бы. Чем, по-твоему, я Мишке коленки лечу?