— В этом даже есть что-то правильное, — вздохнул меж тем Джон. — Что-то красивое. Создатель сливается с созданием. Создание поглощает создателя…
Грейс молчала, дрожа в его объятиях. Сочинить всего две сказки — и получить в обоих случаях сущий ужас на выходе! Так вот почему Сказочницы, упомянутые в книге, предпочитали отказываться от своего дара. И как она могла самонадеянно думать, что сумела бы подчинить себе нечто столь неуловимое — и неумолимое? Как она смела мечтать о подобном? Нечаянно созданный ею призрак поглотил ее, а она и не заметила. Зато заметил Джон: потому что, в отличие от нее, знал, что призраки существуют.
— В первый раз я увидел осколок моря в твоих глазах на набережной, — продолжил он, выдержав паузу. — Мелькнул на секунду и пропал. Случай с моей знакомой Сказочницей, к сожалению, слишком похож на твой, чтобы я не заметил, не задумался… Но тогда это выглядело глупо и зыбко. Увы, дальнейшие наблюдения только укрепили мои подозрения: морская муть появлялась все чаще, задерживалась дольше. Потом я вспомнил наш утренний разговор, когда ты упомянула призрака, который уходит в море, и понял — это оно и есть, плещется внутри тебя. Тем не менее, ты оставалась — и сейчас остаешься! — в какой-то мере Грейс, я уверен! Или мне просто хочется в это верить, но ты ведешь себя так по-человечески…
— Я знаю, — перебила она чужим напряженным голосом, отстранилась и прямо взглянула на него. Шум в ушах перерос в рокот. — Я знаю, что связывает Грейс с жизнью. Ты.
— Я? — растерянно переспросил Джон. — Удерживаю Грейс?.. А не тебя, призрак?..
— Нет, не меня, — слова давались ей с трудом, она говорила вовсе не то, что хотела сказать; каждая буква вмерзала в язык на полпути. — Что мне за дело до тебя, человек? Я люблю только море; а вот она любит тебя. Ты — ее лекарство от призраков. А теперь ты уходишь — видишь, что происходит? Видишь, как она слабеет у тебя на глазах?
— Лекарство от призраков… — протянул Джон с отчаянной беспомощностью, и это задело Грейс — настоящую Грейс, — и заставило ее овладеть собой.
— Почему ты ничего не сделал? — вскричала она и бросилась ему на шею. — Почему только наблюдал? Почему сказал так поздно? Зачем тогда вообще сказал?!
— Потому что ничего уже нельзя было сделать, ничего, поверь мне, — вздохнул Джон. — Призрак фактически убил тебя в тот самый момент, когда занял твое тело. И как только весна вступит в свои права — возможно, уже сегодня! — он заставит тебя ступить в море, как ты и придумала. И ты не можешь переписать свою сказку — ты утратила силу Сказочницы. Пару недель назад тайком от тебя я дал объявление в газету, мол, разыскиваю Сказочницу, думал, может, получится как-то переделать твою судьбу с чьей-то помощью. Бред, конечно, никто не откликнулся.
Он прижал ее к себе покрепче и нервно рассмеялся:
— У нас странный мир, да? Ходим на цыпочках в Неделю Белого Солнца; гадаем по Желтой Луне; но когда сталкиваемся с необъяснимым — не верим в необъяснимое, закрываем на него глаза. Пещеры и острова с затаившимися чудовищами не наносятся на карты, дома с привидениями прикидываются жилыми, Сказочницы сомневаются в своем даре, пока сами же не страдают от него. А мы закрываем глаза — этого нет! Мы всеведущи, мы бессмертны. Я бессмертен до завтра, ты бессмертна до весны. Мне так жаль, Грейс.
— Не уезжай, — попросила она — призрачно тихо. — Пожалуйста. Останься. Пожалуйста, не думай о том, что я — это не я, не только я… Давай разделим наше бессмертие. Вечность такая длинная! До завтра — ты вообще представляешь, как это долго?
Она действительно верила в то, что говорила: если бы только у нее точно было завтра! Она бы выпила каждую секунду принадлежащего ей дня медленными глотками.
— У меня поезд… — Джон бросил взгляд на настенные часы. — Через полчаса.
Грейс сгорбилась, смаргивая слезы. На что она надеялась? Он ведь как раз поэтому избегал ее — не хотел сближаться с призраком. С умирающей. Вполне естественное решение… К тому же она никогда не была привлекательной. Не стоит путать жалость с любовью. Его объятия — просто утешение.
Легкий поцелуй в висок заставил ее вздрогнуть. Кровь разом прилила к лицу: волосы Джона коснулись ее щеки, и даже шум моря в ушах отступил перед этой неожиданной близостью.
— Я останусь.
— Нет, — она мотнула головой, зажмурившись: не путать жалость с любовью! — Нет, не нужно. Даже если ты — мое лекарство от призраков, ты ведь не сможешь меня спасти, верно? Только ненадолго отвлечь от неизбежного. Если я тебе противна, а это так, лучше уходи, не унижай нас обоих.
— Я уже опоздал на поезд, — перебил ее Джон. — Так что сегодня я останусь.
Он мягко взял ее за подбородок и поцеловал. Она ответила — робко, неумело, стесняясь самой себя и задыхаясь от непозволительного счастья. Шум моря пропал, скользнул в горло и затаился глубоко внутри. Даже если это просто сладкий обман — разве не справедливо призраку довольствоваться призраком чувства?
— Давай проживем твою вечность так, как ты захочешь, — предложил Джон. — Не будем думать о море и смерти. Я хочу сделать тебя счастливой. Хотя бы на день.
И в тот день они действительно были бессмертны.
***
Город праздновал приход весны — перезвоном капели, сиянием беспокойного солнца, чириканьем отогревшихся воробьев; старые дома подобрели и улыбались людям сырыми улыбками, изредка кидаясь сосульками, — ничего такого, просто озорство; белизна ушла с улиц, уступив место коричнево-черному раздолью, лужи надувались друг перед другом, прикидываясь морями, в то время как настоящее море наблюдало за этой кутерьмой с величественным снисхождением.
Хотя март уже вступил в свои права, ветер на набережной дул по-прежнему промозглый. Он беспощадно разметал, растрепал волосы девушки, медленно идущей навстречу морю. Впрочем, она и без того выглядела неопрятно. Редкие прохожие оборачивались и смотрели ей вслед: казалось, что девушка ступала по воздуху.
Когда первая ледяная волна лизнула ее ногу в стоптанном башмаке, девушка засмеялась.
— Твои осколки во мне тают! — крикнула она в пустоту. — Так больно! Я пришла раскаяться!
Море молчало, затаившись: ждало, что она еще скажет.
— Я хотела исцелиться, — тихо обратилась девушка к пене, стремительно тающей на башмаке. — Убежать от новой себя! От тебя! Прости меня за это! Я верила, что любовь — это лекарство от призраков. Но любовь — лишь обезболивающее.
Она сделала шаг вперед, навстречу соленой бездне, и разом провалилась по пояс. Зачерпнула полную горсть прозрачной воды — прозрачной, как ее рука.
— Единственное лекарство от призраков — смерть, — выдохнула она. — Теперь я знаю. Прости, что усомнилась.
И море простило, обняло и убаюкало ее, позволив сделать еще один шаг.
Чуть позже появился запыхавшийся молодой человек: он долго метался по набережной, звал какую-то Грейс, приставал к людям с расспросами, а потом всю ночь бессмысленно мерз на холодных камнях, но даже наедине море не сжалилось над ним и не выдало ему свой секрет.
Однажды и он станет призраком — и вот тогда они поговорят.