— Разговаривала? И что?
— И вот! — Снова развела Наташа руками. — Берите, я вся ваша. — Неловко рассмеялась, отступая вглубь квартиры.
Не отпуская взгляда Громова, пятилась, уверенно стягивая с себя лёгкую курточку, атласную ленту с шикарных волос, сдвигая в стороны бретельки платья. Его тяжёлого взгляда не испугалась и сцепленных челюстей замечать не хотела, закрыла глаза и на судорогу напряжения, что по мужскому лицу прошлась.
— Ну же, смелее! — Рассмеялась чужой нерешительности, и губы языком обвела, их увлажняя. Громов нервно сглотнул.
— Ты хорошо подумала? Мне показалось, Генерал Измайлов настроен крайне решительно.
Недобро прищурился Громов, но всё же приблизился.
— Генерал Измайлов не заслуживает нашего с тобой внимания. По крайней мере, не в эту ночь. — Сообщила доверительным шёпотом Наташа, увлекая за собой. И поцеловала его. Сама. Первая.
Поддалась волнительной дрожи, глаза закрыла, предвкушая, а потом захотелось забыться.
Приглушённые голоса Наташа расслышала сквозь сон. Мужские голоса. Один строгий, властный, и другой… мягкий и уступчивый. И в спальне она уже была одна. Стало неприятно и холодно. Наташа плечи растёрла, подтянула к себе платьице, спешно его надела, и дверь из комнаты приоткрыла, прислушиваясь к внезапно наступившей тишине. В коридоре было темно и лишь свет из кухни тускло пробивался через кусок обойного листа, которым был заклеен проём для выбитого много лет назад стекла.
— Я надеюсь, ничего не поправимого ты не совершил? — Раздался голос генерала Измайлова с какой-то злой издёвкой. Громов, казалось, оставался совершенно спокоен, и, как Наташа поняла по интонации, мягко улыбнулся.
— Нет. — Ответил просто. — Но ведь это очень легко исправить. — Добавил тут же, отчего по квартире покатился глухой рык генерала.
— Совсем страх потерял, щенок?
— Просто мне очень нравится ваша дочь. И никто не будет любить её так, как я. Вы уж мне поверьте.
— Не забывайся!
— Наташа очень расстроится, если я вдруг исчезну. Первая любовь заставляет совершать ошибки. И вот тогда действительно случится непоправимое.
— Ты мне угрожаешь?
— Я знаю, что так будет. Вы можете говорить что угодно, бравировать своим опытом и уверенностью, но я тоже кое-что в этой жизни понимаю. И Наташу знаю куда лучше вас. Маленькая и наивная, она сейчас легко внушаема. А вы действуете грубо. Девушки этого не любят. Особенно если эта грубость становится преградой к любви.
— Тебе нечего делать рядом с ней. У моей дочки большое будущее, а ты… навсегда останешься уличной шпаной.
— Зачем же вы так? У меня есть таланты. Возможностей, может, и нет, а вот талантов — сколько хотите.
— Пошёл ты к чёрту со своим бредом!
— Куда уж там… кажется, только от него вернулся. Сейчас другого хочу. Рассказать, чего именно?
— Лучше поведай, что я должен сделать, чтобы твоё желание исполнить. — Недобро шепнул генерал. Так, что его голос больше напоминал угрожающее шипение огромной змеи.
— Ну, раз уж вы так настаиваете. — Неприятно рассмеялся Громов, но как-то объяснять себе этот смех Наташа не захотела.
Голоса стихли и стали похожи на едва различимое эхо глубокого колодца. Они стали пусты, невыразительны, а вскоре разговор был окончен. Громов вошёл в спальню, посмотрел на Наташу, совершенно не интересуясь тем, отчего же она не спит, отчего одета.
— Тебе нужно пойти с отцом. — Проговорил со скупым сожалением.
— Зачем?
— Потому что так будет правильно.
— И ты меня отпускаешь?
— Не имею права удержать.
— И что будет дальше?
— Ничего. Ты станешь великой пианисткой. Точно, как мечтала. А я исчезну.
— Зачем ты со мной так? Что он тебе сказал?
— Правду. Такую, какой она будет.
— Да? И какой же? — Горько усмехнувшись, Наташа отвернулась.
— Тебе не понравится. — Покачал головой Громов, не позволяя истерику включить, даже не позволяя повысить голос! — Иди. — Открыл он дверь, выгоняя не просто из комнаты, из жизни своей выдворяя.
— А если нет? А если я так несогласна?
— Тогда запомни одну простую истину: мысль материальна. И если ты чего-то хочешь, если ты к этому идёшь несмотря ни на что, непременно именно так и случится.
— Случится что?
— Всё, чего пожелаешь. — Пожал он плечами.
— Я хочу, чтобы у нас всё было хорошо. У нас с тобой.
— Значит, так и будет. Только не сейчас.
— Что ты такое говоришь?!
— Наташа, я не вор. Пусть шпана подзаборная, пусть недостоин, но воровать твою жизнь не хочу, не стану. Ты вырастешь, ты многое пересмотришь, переоценишь и… и если по-прежнему захочешь… — Он глубоко вздохнул и скорбно поджал губы. — Только так.