Лекарство от жестокости
Я проснулся от нестерпимой головной боли. Моя комната была залита летним солнцем, а в воздухе пахло жасмином. Этот запах всегда раздражал меня, а сегодня это чувствовалось особенно сильно. Я лежал и злился на эти кусты жасмина, растущие прямо под окном. К полудню от них остались только ямки. Мои руки тряслись от возбуждения. Наконец-то этот поганый жасмин больше не будет висеть в воздухе, дело сделано. Но чувство удовлетворения так и не настало. Наоборот. Возбуждение сменилось бессильной яростью. Я ненавидел себя за то, что был таким жалким. Я не чувствовал себя "победителем", потому что со мной никто не воевал. Я просто воспользовался своей силой, чтобы выдрать этот куст к чертям. А самое худшее, что куст - это далеко не первый объект, к которому я отнесся незаслуженно жестоко.
Прошло много лет, но я до сих пор помню ту ночь, словно она была вчера. Я был ещё совсем мал. Я лежал в своей крошечной комнате и с ужасом смотрел в луч света, исходивший из щели приоткрытой двери. В этом свету не было ни силуэтов, ни очертаний предметов. Был только шум. Грохот мебели и бой посуды сливались с криками матери, которая старалась заслонить спиной вход в мою комнату. Отец часто приходил с работы пьяным и поднимал на неё руку. В попытках защитит меня, ей сильно доставалось, но она всё равно любила его. А может просто боялась уйти. Я понимал, что его работа на ферме делает его таким жестоким. Ведь, чтобы убивать невинных животных - нужно много мужества. По крайней мере так считал я. И всегда оправдывал его поступки, которым не было оправдания. Но в этот раз всё было совсем иначе. Грохот падающего на пол тела разорвался в моей голове снарядом. Я зажмурился и накрылся одеялом с головой до того, как раздались тяжелые шаги и дверь в мою комнату распахнулась, озаряя её тяжелым, желто-оранжевым светом. На минуту мне показалось, что я умер. Но, к сожалению, этого не произошло.
На следующий день я уехал жить к бабке своей матери. Она была совсем стара и через несколько лет покинула этот мир, оставив на мне ветхий дом на краю штата и старого пса, который каждую ночь истошно выл на луну, чем вызывал во мне неукротимый гнев. Пару раз я бывал у отца на работе и видел, как он забивал свиней. Одним мощным, точным ударом он валил их с ног, после чего вешал на крюк и разделывал на продажу. Но как-то раз он промахнулся. И издав звук, которому нет описания, свинья понеслась по кругу, неистово вращая пробитой головой. Возможно, именно так звучит осознание скорой смерти. Я зажал уши, но отец с силой отдернул мои руки от головы и приказал поймать свинью, чтобы он смог её добить. Теплое, ещё живое тело, из последних сил пыталось вырваться из моих тощих рук, но было слишком ослабленным, чтобы победить.
Держа её в руках я на минуту растерялся. Мне было жаль животное, но выбора у меня не было. Решив идти до конца, что бы ни случилось и проявив всё "мужество", я уложил голову свиньи на пень. Когда её кровь оросила моё лицо я испытал шок. Я не был излишне восприимчив или сентиментален. Но в этот момент, когда чужая жизнь покинула тело по воле моего отца, я осознал всю беспомощность и отчаяние своего положения. Я жил с человеком, которому не присущи жалость и сострадание. Этот момент я прокручивал в своей памяти каждый день, испытывая щемяще-щекочущее чувство, застрявшее комом в области груди. Но в ту ночь, когда умерла моя мать, этот ком стал так велик, что не сумев уместиться в крошечном детском тельце, разорвался и выплеснулся наружу с криком и слезами. Больше я его не чувствовал. Больше я не чувствовал ничего.
Возможно, именно поэтому, а возможно из-за непрерывной головной боли, я бил плетью этого старого кобеля, что есть мочи. С каждым замахом я обрушивал на него всю боль и ненависть, что скопились во мне за эти годы. Его жалкие всхлипы только разжигали во мне огонь: "Жалкая тварь!" - орал я на него обрушивая удар за ударом и это приводило меня в ещё большее бешенство. Я просто не мог остановится, пока не ощущал, что ещё удар и жизнь покинет это тщедушное собачье тельце, как когда-то на ферме отца. Думая об отце, я тоже чувствовал гнев. Гнев, который был так велик, что не мог протиснуться в отверстие моего рта и выйти наружу с криком. Этот гнев был размером с меня. Я и был этот гнев.
Но, несмотря на частые побои, пес прожил со мной ещё около 5-ти лет, после чего самостоятельно покинул этот мир вслед за своей усопшей хозяйкой. Я остался совсем один.
Я никогда не видел, как проявляется любовь. Мой отец не любил мою мать, а мать никогда не показывала, что любит его. Страх заставлял ее припрятать это чувство подальше. В нашем доме вообще никто не говорил о любви, поэтому мои представления о ней долгое время были очень поверхностными. Я видел, как провожая в школу своих детей, матери целовали их в лоб, передавая большой замасленный пакет с завтраком, а после долго махали рукой из машины. Моя мать не провожала меня в школу. Она не читала мне книги перед сном, не гладила по голове и не говорила, что любит меня. Но каждый раз, заслоняя спиной дверь в мою комнату и преграждая путь отцу, разъяренному дешевым бурбоном, она понимала, что ей достанется за двоих. Зная это, она продолжала заслонять её до тех пор, пока стояла на ногах. В этом я и увидел любовь. Не знаю точно, что я должен был чувствовать. Я чувствовал благодарность. Возможно, любовь - это и есть благодарность. Не трепет "бабочек в животе", о котором твердят в романах, и не страсть, которую пропагандирует кино. Нет. Любовь, это глубокое чувство благодарности. Впервые я осознал это совсем недавно. Но даже несмотря на это, я не знал, как её проявить. Любовь просто жила где-то внутри меня. Я не понимал, зачем трогать, чьи-то губы своими губами или говорить о свитере, который подчеркивает цвет глаз. Я понимал только одно - если я буду кого-то любить, я буду заслонять дверь в его комнату, пока буду способен стоять на ногах.