Я спал, когда началась война. Сложно сказать, что я был удивлен, нет, к этому давно всё шло. Но осознание того, что это действительно произошло, накрыло меня ледяным ужасом. Накинув плащ, я выбежал во двор. Летний теплый ветер нежно обдувал мое лицо и перешептываться с листвой, как будто не понимал происходящего. Неужели это вообще возможно? Как этот первозданный, прекрасный, непостижимый мир существует в одной плоскости с этим варварством, ненавистью и болью? Почему могучие волны не идут войной друг на друга, а бессмертные скалы величественно стоят на своих местах со времен мироздания? Люди, омерзительные, ничтожные создания, изуродованные жаждой власти и мести, чей удел вспахивать поля и собирать сочные плоды – сейчас рушили всё прекрасное, до чего могли дотянуться. Стоя у крыльца, я разрывался от этого диссонанса. Запах мокрой травы, вот-вот покрывшийся росой, шум ветра, теплая, живая почва под ногами… и свист снарядов над головой. Всё вокруг, как будто спокойно доживало своей привычной жизнью последние минуты существования. Мир покорно принял эту войну. У войны нет имени или масштаба, нет разницы, гражданская она или мировая. Никто из солдат не думает о том, умрет он на первой или второй мировой. Тем, кто идет умирать нет разницы, какое имя носит эта смерть.
На минуту мне показалось, что моя голова разлетелась на куски. Я потерял счет времени, ориентацию в пространстве и осознание самого себя. Всё вокруг стало белым, а воздух раскаленным оловом вливался мне в рот. Я часто моргал, пытаясь пробудиться от этого кошмара, но чем больше прояснялось моё зрение, тем больше мне не хотелось этого видеть. Пронзительный писк в голове мешал мне сосредоточиться на том, что делать дальше. Я пытался вытряхнуть его из уха, но каждое движение головой сдвигало с места эту планету. Такое чувство овладевало мной в первые. Я чувствовал себя голым. Уязвимым, не контролирующим свою жизнь. Меня охватила лихорадка и жар. Мир полыхал в огне, и я полыхал вместе с ним. В какой-то момент дым вокруг немного рассеялся, и я увидел светлое пятно на земле. На месте соседского дома образовался обугленный кратор. Я встал и как мог стал двигаться в сторону светлого пятна. На данный момент, это пятно было единственным, что связывало меня с запредельно далеким вчерашним днем. Лимонная кофточка соей соседки, пекущей вишневые пироги, сейчас, казалась мне роднее всего на свете. Я не думал о том, что мы будем делать дальше и как скоро всё закончится. Сосредоточившись на последовательном передвижении ног и собрав остатки сил в самом центре своей груди, я шел к этой женщине не для того, чтобы помочь ей подняться. Я шел к ней для того, чтобы помочь себе не сойти с ума.
Я никогда не подходил к людям, чтобы заговорить с ними, если мне не требовалось что-то купить или продать. Меня напрягали разговоры ни о чем. Я считал эту пустую болтовню лишней тратой времени, да и рассказчик из меня был так себе. Иногда я случайно подслушивал чужие разговоры, сидя на скамье в парке, но это не вызывало во мне интерес. Некоторые разговоры наталкивали меня на размышления, и я уходил в свои мысли, переставая слышать всё вокруг. А некоторые, раздражали, и я уходил на другую скамейку. Или, вовсе, уезжал домой. Мир разговоров был для меня неизведанным и потусторонним. Однажды, засмотревшись на часы, я столкнулся с женщиной на узком тротуаре. Но вместо того, чтобы возмущаться или грозить мне сумкой, она спросила меня: «Вы не ударились? Всё в порядке?». Я ответил, что всё в порядке и продолжил свой путь. Возможно, я должен был поинтересоваться у неё о том же, извиниться и предложить уладить этот неловкий момент за чашечкой кофе, но я просто ушел. Я не знал, что говорить. Мне было неловко и стыдно, за то, что я испортил туфли этой любезной даме, и скорее всего, обидел своим нетактичным поведением. Но тогда, я просто не знал, что говорить.