У меня все предметы оживают. У них есть голоса, глаза, они дышат, разговаривают на разные темы… По правде говоря, они отвечают мне, когда я о чем-то их спрашиваю. Дедушка разговаривал с ласточками. Я помню. Каждую весну они рассказывали ему одну и ту же историю об Африке, о путешествии, о синем-синем море. Он снова убеждал их свить гнездо на нашем балконе, и они доверялись ему. Он научил меня. Сейчас я со всеми могу разговаривать без переводчика. Дедушки уже нет. Ласточек тоже. На балконе не осталось ни одного ласточкиного гнезда… Среди панельных домов я встречаю только ворон, воробьев, диких голубей и горлиц, но с ними неинтересно. У них мещанские разборки и бытовые проблемы, нет естественной среды, и они измельчали. Это происходит из-за похожих домов, в которых живут одинаковые люди. Интересно, птицы умирают естественной смертью? Я видела убитого воробья и никогда не видела старого голубя. До замужества я жила с постоянными приключениями. Мы гуляли с дедушкой по улицам, а булыжники с мостовой заглядывали снизу мне под платье. Башмаки кусали меня за ноги, чтобы я шла быстрее. Я пыталась не потерять землю под ногами, потому что «верх» и «низ» менялись местами, но дедушка был рядом и всегда спасал меня. Пчелы преследовали меня, как только замечали, но всегда был кто-то, кто помогал мне. Раньше моя жизнь была приключением и выживанием. Теперь осталось только желание уцелеть.
Я одна. Никто не поможет мне избавиться от песка в глазах, я вынуждена после падений подниматься сама, мне приходится самой подавать себе платок, чтобы вытереть нос после того как я наплачусь. Господи, ты вообще-то видишь, как я одинока? Однако мне необходимо выжить.
Меня на несколько минут оставляли дома одну, и я переполнялась ужасом, потому что не могла дойти до двери. Ненавижу быть запертой в одиночестве.
Теперь я целыми днями сижу взаперти. Муж боится, чтобы я не сбежала, и запирает дверь. Я убегаю через балкон. Перебираюсь на соседний. Это высоко. Перелезаю на выступ окна лестничной клетки. Удерживаюсь там. Ударяю по стеклу. Оно разбивается, и я бегу вниз по лестнице. Я начинаю дышать только через три пролета. Муж подстерегает меня каждый день, забирает обратно домой и запирает балконную дверь. Это конец.
Курю. Сижу на кухне, курю и слушаю точное время. За полчаса до восемнадцати я начинаю метаться, заходя в туалет и тут же выходя из него. Как будто в шесть часов я стану абсолютно беспомощной. Я знаю, что буду одна против изобретательной неизвестности, знаю, что буду наказана, знаю, что муж ненавидит даже мое дыхание. Не хочу захотеть в туалет в тот самый момент, чтобы что-то заболело, не буду кричать, ни за что на свете не расплачусь. Наступает время бояться. Его время. Он любит смотреть, как другие боятся…
Приближается шесть часов. Мое сознание, скованное страхом, медленно засыпает. Подсознание — бдит. Оно предусмотрительно собирает мои чувства, восприятия, освобождает тело от нервов. У меня нет тела, нет нервов, и я не чувствую приближающейся боли. За несколько минут до шести — это уже не я. Когда боль обрушится на меня, то получится, как будто ударили палкой по гладкой воде. Дети любят бить ручками по воде. Ей не больно. Потом дети начинают плакать — у них болят руки. Почти шесть, и я — вода. Я переливаюсь из комнаты в комнату и замираю — как вода в стакане. Каждый день в определенный час мне нужно быть у входной двери и ждать. Такие правила существуют для замужних женщин. Интересно, для всех? Пока жду, я бледнею, становлюсь прозрачной и каждый раз удивляюсь, как он меня видит, чтобы ударить… Некоторые люди замечают лужи на мокрых улицах. Я — маленькая лужица после весеннего дождя, и только вибрация в моей душе создает рябь, а так я незаметна.
На этот раз я готова. Последняя встреча со страхом. Мой страх — это моя приманка…
Первая встреча со страхом не забывается. Ты не знаешь его, он останавливает тебя на улице и хватает за руку. И потом, без предупреждения, втягивает тебя в какое-то свое измерение — в другое пространство. Я с детства не понимаю время. Оно постоянно куда-то спешит. Я не спешу. Когда обгоняешь время, всегда происходит что-то плохое… На столе стоит молочная каша. Значит, я снова маленькая. Я ем кашу и отправляюсь в школу. Никто не провожает меня. Родные не говорят мне «До свидания». Меня это не удивляет. Темно. На улице люди не смотрят на меня, но темнота многое объясняет. Я подхожу к какому-то грязному месту, где растут тополя, и понимаю, что что-то не так. Не течет вода из источника. Она застыла. Деревья нависают надо мной. У них множество рук с тонкими и длинными пальцами. Они пытаются ущипнуть меня за круглые щеки. Темно, и я одна. Я бегу к школе, даже замечаю, как тащу противную кожаную сумку за одну ручку. Она бьет меня по лодыжкам, но я не останавливаюсь, я бегу, потому что мне необходимо выжить. Я вижу главный вход и бросаюсь к нему. Там меня уже ждут. Розы, стоящие рядами, раздвигаются и тянутся ко мне, запутываясь колючими отростками. Они хотят проколоть мне сердце, попасть мне в глаз. Я вообще не хочу понимать, что происходит. Несусь к спасительному цементному двору и молюсь, чтобы утренняя гимнастика еще не началась, а то меня заставят, ко всему прочему, маршировать в одиночестве после уроков. Мне повезло, вокруг пусто. Я стою одна в середине огромного квадрата. Его цвет меняется от серого до болотно-коричневого. Он хочет поглотить меня. Хлопковые колготки сползают по ногам и усиливают ощущение, будто я тону. Я хочу закричать, но мой голос остался где-то позади. Прячусь. Хочу убежать. Но не могу даже пошевелиться, будто я окаменела. Через двор идет уличная кошка размером с тигра. Она идет спокойно, оглядывается. Я бледнею, становлюсь прозрачной, и тигр меня не замечает. НЕ ЗАМЕЧАЕТ!