Я слышу топот сотен муравьиных ног. Меня обглодают гигантские муравьи. Чего мне еще ждать? О, есть чего! Образцовая четырехэтажная школа, названная именем геройски погибшего партизана, СМОТРИТ на меня!
Так много глаз! Целый отряд погибших партизан с черными глазами без зрачков. Вот сейчас все они с треском распахнутся, стекла вокруг меня разобьются и произнесут приговор. Он будет не в мою пользу. Я знаю это.
Эй, иди поспи еще часок! Еще темно, а ты уже кинулась в школу… Вот так на… Голос и бормотание «тетечки». Как только слышу этот голос, сразу чувствую запах хлорки и туалета. Все встало на свои места. Я чувствую себя глупо, но довольна. По дороге домой я качаю сумку вперед и назад, держа ее за одну ручку и подталкивая ее ногой. Тупо улыбаюсь. Не одинока.
Не брошена. Не потерялась. Просто перепутала время. Только человек, хорошо знакомый со страхом, знает — что такое облегчение. Я возвращаюсь домой, даже не садясь в лифт, как обычно. Родные меня не замечают. Они не поймут, что произошло. С тех пор как родился мой брат, они меня не понимают. Я выхожу на балкон. Город все тот же. Темнота уходит, и жизнь продолжает быть прекрасным местом. Только для меня.
Теперь я могу двинуть одной ногой. Желудок перестал вливать желудочный сок прямо мне в горло. Теперь меня не тошнит.
Когда у меня что-то не получается, то я обычно выхожу из себя и смотрю со стороны. Так я и сделала. Выгляжу очень жалко. Толкаю себя в спину и направляюсь к розетке. Встаю у раковины и напрягаюсь. Вижу, как запихиваю провода, свободный конец накручиваю вокруг медной трубочки в холодильнике. Знаю, что пробки отключены, но, несмотря на это, продолжаю трепетать и дрожать. Со стороны я так себе противна, что хочется дать себе пинка. С моих рук капает вода, нижняя челюсть трясется. Я вообще не похожа на убийцу. Я опять со всех сторон жертва. Когда уже все это кончится?
Нужно пойти в душ, включить воду и облиться шампунем, чтобы страх не был так заметен. И чтобы он не заметил меня по запаху. В последний раз оглядываю кухню. Стол убран. Ракия — в холодильнике. Раковина закрыта, пол на кухне мокрый. Ручка холодильника влажно блестит.
Я включаю пробки и иду под душ. Может, сейчас уже шесть часов. Может быть, уже вечер и мне не мешает то, что я заперта. Наступило мое время. Оно никуда не спешит. Стоит и ждет у холодильника-приманки. Впервые за три года меня не будет у двери, когда зло вернется с работы. Оно не ударит меня до того, как снимет пальто. Меня не будет там, когда оно откроет холодильник, и я не увижу, как электричество перейдет из одного тела в другое. Я не увижу ужаса в глазах. Не услышу, закричит ли оно, будет ли просить о милосердии. Может быть, даже заплачет? Будет ли у него время испугаться? Эх, я упущу столько всего, но зато я выживу. Может быть, все-таки посмотреть? Нет. Иногда кажется, что упускаешь что-то особенное во имя чего-то другого, еще более особенного. Я думаю, что быть свободным — это и есть что-то особенное. Забыла. Надо вспомнить.