Денис с трудом потянулся, схватил бутылку, сделал несколько глотков и, чувствуя, что уже не в силах подняться, устало опустился на пол и закрыл глаза. Забвение наступило практически мгновенно.
На следующее утро его разбудил телефонный звонок — звонила Елена, жена Сергея. Этой ночью он так и не вернулся домой.
Глава 3
Пятнадцать Лет спустя Юрий возвращался в страну своей юности, туда, где родился и жил до тех пор, пока, выйдя из комсомола и уйдя с третьего курса Первого медицинского института, не уехал вместе с родителями в Америку. Сейчас ему минуло тридцать пять лет, он растолстел, облысел, обзавелся женой, детьми, собственной аптекой на Двенадцатой авеню Нью-Йорка, не говоря уже о квартире, «кадиллаке» и счете в Манхэттенском банке; но где-то там, в неотвратима приближающейся Москве, он оставил плотного, черноволосого юношу с нахальным взглядом и толстыми, влажными губами — себя самого, каким был в те времена, когда еще пил гнусный дешевый' портвейн и имел одновременно трёх любовниц из своих однокурсниц.
Разве это время уродует нашу внешность и заставляет все чаще посещать врачей? О нет, это новые привычки и обязанности меняют нас. И все же время — это поток, через который мы перебираемся по шатким камням воспоминаний. Большинству людей до умиления дороги воспоминания детства, и они готовы бесконечно терзать ими окружающих, нимало не задумываясь о том, что эти воспоминания дороги только им самим. Однако Юрий плохо помнил свое детство, не вызывала у него восторга и школьная пора, но вот три недолгих года студенческой молодости оставались настолько свежи в памяти, что их не смогли затмить даже впечатления от эмиграции — Австрии, Италии, Америки. —
В те времена он был отъявленным ловеласом, и сейчас, глядя по утрам в зеркало на свою растущую плешь, с усмешкой вспоминал себя в этом качестве. И ведь сколько у него было женщин — американок, мулаток, испанок, итальянок… да и последняя по, времени — израильтянка, рекламировавшая женские бюстгальтеры, кое-чего стоила! — но сейчас, подлетая к заснеженной Москве, вспоминались совсем не они — загорелые, самоуверенные, раскрепощенные, — а те скромные, то застенчивые, то разбитные русские девчонки, на которых он так щедро изливал потоки кипящей юношеской спермы. И никакой отдых на Канарских островах со сладострастной красоткой, обладавшей идеальной фигурой и неисправимо глупыми глазами, не вспоминался с Таким волнением, как то потрясение, которое он когда-то испытал в скромном подмосковном Красногорске.
Тогда ему было всего восемнадцать, и у него появилась первая любовница по имени Надежда. Это была девятнадцатилетняя девушка, которая обладала замечательно стройной фигуркой, но каким-то слишком заурядным лицом, училась в автомобильно-дорожном институте и жила в этом самом Красногорске. Первые две встречи прошли у него дома, разумеется, в отсутствие родителей. Он тщательно занавешивал окна, чтобы создать интимный полумрак днем; а перед тем как лечь в постель, они трепетно выкуривали по сигарете, и лишь потом смущенно целовались и начинали раздеваться, разговаривая при этом исключительно! шепотом, словно боясь вспугнуть то невероятное возбуждение, от которого холодели руки. А потом неумелая, лихорадочная возня, застенчивый шепот: «Я этого никогда не делала…» — и, наконец, чувство победы, смешанное с легкой долей презрения к своей скромной возлюбленной, и разочарованность.
Потом он приехал к ней в Красногорск. Пригласить его к себе домой она не могла, поскольку жила вместе с матерью весьма крутого нрава, и им пришлось отправиться гулять в парк. Был уже конец сентября, последние дни бабьего лета, подходил тот самый предсумеречный час, за которым наступает полная темнота. Народу почти не было — навстречу им попались всего две пары, но где-то вдалеке, на открытой веранде, гремела местная дискотека. Юрия, разумеется, одна лишь прогулка никак не устраивала, и он все высматривал место, где можно бы было присесть, а то и прилечь. Как назло, этот парк напоминал корабельную рощу на картине Шишкина — всюду торчали одни сосны, сквозь которые все просматривалось на километр вокруг. Однако ему все же удалось найти едва ли не единственный на весь парк кустарник, в середине которого обнаружилась ложбинка, защищенная с трех сторон от посторонних взглядов.
Надежда упиралась, но Юрий, подстелив свою куртку, сел первым и увлек ее за собой. Сначала он принялся целовать ее трогательно-маленькие ушки, отстраняя пальцами тонкие светлые волосы; затем перешел к мягким теплым губам — и она послушно отвечала на его поцелуи. Чем дальше, тем больше его трясло — бешено колотилось сердце, а проклятые руки похолодели настолько, что она невольно ежилась и отстранялась, когда он забрался под свитер, пахнувший каким-то домашним уютом, и расстегнул лифчик. В тот момент, когда он целовал ее красивые, полные груди, постепенно подбираясь к «молнии» джинсов, мимо кустов, громко разговаривая, прошли двое парней. Юрий так и не понял, заметили они их или нет, но Надежда тут же вскочила, застегнула лифчик и одернула свитер.