Мгновенно вспыхнувшее, охолодившее душу подозрение, заставило Дениса на ближайшей остановке выскочить из автобуса и бегом броситься назад. Чем ближе он подбегал, тем сильнее у него колотилось сердце. Когда уже возле самого грузовика какой-то огромный; красномордый сержант в замызганном лоснившемся полушубке жезлом регулировщика преградил ему путь, Денис так волновался, что слова застревали у него в горле.
— Кто такой, чего надо? -
— Я… я… сейчас… номер… какой номер машины?
— Не ваше дело. Проходи, проходи.
Но тут от милицейской машины подошел человек в штатском, держа в руке рацию.
— Вам знакома эта машина?
— Номер, — отчаянно закричал Денис, — я не вижу отсюда, какой у нее номер!
— А 23–87 МЮ, — быстро ответил этот человек.
— Знакома, черт подери, знакома! — из глаз Дениса брызнули слезы.
Глава 5
Погода была чудесной, и она шла, слегка покачивая бедрами, победно глядя впереди себя. Сумку с торчавшим из нее зонтом она несла на плече, слегка придерживая локтем и держа руки в карманах. Распущенные каштановые волосы пушистой волной трепетали на ветру. Кончики белых сапог выглядывали из-под полы модного черного пальто весело и игриво, задорно стучали по асфальту острые каблуки. А под пальто было надето любимое белое платье, великолепно облегавшее фигуру и расписанное черными цветами, напоминавшими средневековые японские акварели.
Она чувствовала себя молодым, полным игривой силы животным, и это придавало ее томным глазам такой яркий блеск, что два солидных пятидесятилетних человека в одинаковых серых плащах и белых рубашках с темными галстуками, как по команде, прервали свой оживленный спор о каких-то годовых отчетах и вздохнули.
— Нет, ты посмотри, какая женщина!
— Хороша, чертовка, нечего сказать!
А она, спрятав подбородок в небрежно повязанный шарф, самодовольно улыбнулась сочными алыми губами. «Как все-таки чудесно жить на белом свете и быть предметом всеобщего восхищения!» От этой мысли у нее сильнее забилось сердце, и, вынув руку из кармана, она поправила волосы. Вдруг ее передернуло — это была не ее рука с перламутровыми ногтями — нет, это была какая-то старая, морщинистая лапа с уродливо вздутыми венами! Она дико вскрикнула, не сумев сдержаться, и ее голос мгновенно отозвался хриплым, каркающим эхом: «Старость, старость, старость!»
О, Боже! Ирина проснулась с тревожно бьющимся сердцем и машинально посмотрела на свои руки. Нет, это были руки красивой молодой женщины, но что за проклятый пугающий сон! Ну да, уже сорок, но она по-прежнему чувствует себя двадцатипятилетней женщиной. Сорок лет, сорок лет… ей все больше приходится трудиться, чтобы никто об этом не догадался.
В комнате, несмотря на задернутые шторы, было уже достаточно светло. Тишину прерывал только чуть слышный ход настенных часов, да мерное, упругое дыхание Вячеслава. Вчера он явился к ней. поздно, уже во втором часу ночи, и сразу же завалился спать, сонно пробормотав на ее неловкую ласку: «Давай отложим до завтра…» И она не обиделась, не решилась обидеться, тем более что чувствовала свою зависимость от него. Он красив, богат, самоуверен, но, самое главное — _ молод, отчаянно молод — ему исполнилось всего двадцать пять! Наверное, он ей изменял и изменяет, а вот она, хотя и пытается иногда поставить его на место, холодно обрывая чересчур циничные шутки, потом с диким сердцебиением сидит дома и ждет, позвонит ли он вновь или не позвонит.
Есть ли у него кто-то еще? И сколько было женщин до нее? Она боялась об этом расспрашивать, тем более что сам Вячеслав всего лишь ее второй мужчина. Притом первым был его родной дядя!
Как получилось, что она; такая эффектная, уверенная в себе и остроумная, дожила почти до тридцати лет и осталась девственницей? Что за глупое удовольствие доставляли ей постоянные издевательства над мужчинами, которые ползали в ногах, сходя с ума от ее равнодушия. Слишком высоко себя ценила? Надеялась влюбиться по-настоящему? Верила, что своего не упустит? Но время шло так незаметно, подруги выходили замуж, поклонники не выдерживали безапелляционных отказов и быстро, утешались, а она, все так же уверенная в себе, все с большим трудом представляла себя в объятиях какого-нибудь мужчины.
И вдруг, когда ей уже исполнилось двадцать восемь лет, она действительно влюбилась, но влюбилась очень странно — в давно и хорошо знакомого чело-' века — старинного приятеля ее покойного отца. Владимир Николаевич был талантливым журналистом, умным и интересным собеседником, но — ровесником ее отца! Почему же тогда произошло то, чего она меньше всего ожидала? Куда девались ее упрямство и непреклонность? Или она боялась обидеть отказом человека, который знал ее совсем девчонкой? Но ведь он же не побоялся всего того, что стояло между ними.