А дама тем временем громким звучным голосом рассказала о том, как Александр Павлович сначала продиагностировал, а затем и вылечил у нее какое-то тяжелое женское заболевание, названия которого Денис так и не разобрал. Более того, «благодаря просветляющему духовному влиянию Александра Павловича» она наконец-то «обрела смысл жизни почувствовала себя счастливой». «И даже в отсутствие мужа?» — ехидно подумал про себя Денис. После дамы на подиум вышел один из неопрятных и бородатых молодых людей, который представился аспирантом философского факультета МГУ. То и дело ссылаясь на Платона, Гегеля и Будду, он авторитетно, заявил, что «новое учение о свободе практически не имеет аналогов в истории человеческой мысли», а потому «способно открыть человечеству новые духовные горизонты».
Наконец, одетый во все черное, что придавало ему некоторое сходство с нотариусом или врачом из французского романа девятнадцатого века, появился и сам Александр Павлович. Ласково улыбаясь, он поприветствовал всех собравшихся, дождался полной тишины и начал говорить. Чем дольше он говорил, тем быстрее улетучивался скептический настрой Дениса, ибо за словами экстрасенса стоял не обычный набор высокопарных фраз об «информационно-энергетических полях», Мировой Душе или Тайной Гармонии Вселенной, а четкая и хорошо продуманная концепция.
— Все люди делятся на тех, кто просто живет, и на тех, кто ищет смысл жизни, — говорил Александр Павлович. — Одни руководствуются целями общества, другие ставят перед собой собственные цели. Для первых важна хоть какая-то определенность, для вторых высшей ценностью является свобода. Тоталитаризм живет и будет жить в душах тех людей, которым неинтересно задаваться вопросом о смысле жизни, ибо свобода тревожна, непонятна, и поэтому ненавистна. Либерализм — это естественное пристанище тех людей, которым дороже всего свое собственное «я», которые не хотят жертвовать им, как, впрочем, и «я» других людей, во имя какой-то одной, объединяющей цели — если только этой целью не является свобода. А сознавая самоценность своей личности, разве можно посвящать свою единственную жизнь тем целям, которые поставлены не тобой?
Мы все воспитаны тоталитаризмом, однако это не просто какая-то политическая система, нет, его корни вросли в души людей, и поэтому мало избавиться от власти КПСС, надо избавиться и от духовного рабства. А разве не духовное рабство несет нам религия в лице того же православия? Разве духовный тоталитаризм Поместного собора лучше духовного господства почившего в бозе Политбюро? Александр Павлович сделал паузу и, убедившись в полном внимании слушателей, продолжал: — Любой тоталитаризм начинается с того, что какое-то общество или даже просто группа людей заявляют о наличии общей цели. И не важно, какой будет эта цель — всеобщее счастье или преступление, — важно, что с определенного момента ее достижению будут подчинены все силы и средства данного общества.
Стоит ли говорить о том, что у любой религии есть эта общая цель, которую, обобщая все заповеди, можно сформулировать так — находиться как можно ближе к Отцу Небесному при жизни, чтобы воссоединиться с ним после смерти. Тут непременно возникает иерархия ценностей: «грехи» и «богоугодные поступки».
Второй момент логично вытекает из первого — возникает неравенство, поскольку все люди делятся на более полезных для достижения данной цели — «богоугодных» — и менее полезных. Вообще говоря, стремление к делению окружающих на «своих» и «чужих» заключено в природе человека как стадного, общественного существа. Тоталитаризм делит людей на «преданных» и «подозрительных», национал-фашизм — на «чистокровных» и «нечистокровных», религия — на «верующих» и «неверующих». При таком делении главное достоинство человека состоит в принадлежности к «своим», и лишь потом в дело вступают какие-то иные критерии. Я же в своем учении предлагаю самое простое: деление по личным достоинствам каждого человека. Христиане могут возразить, сославшись на Библию, что «для Христа нет ни эллина, ни иудея», но здесь надо вспомнить о том, что отношение верующих к неверующим всегда оставалось враждебным в те времена, когда у них была возможность карать, и снисходительно-пренебрежительным — когда такой возможности не было. Интересно отметить, что любая вера сильна не «истинностью» своего учения — да и как можно подтвердить или опровергнуть такую истинность, если в основе ее лежит любовь к Богу? — а количеством верующих. Разве можно говорить об истинности любви? Она или есть, или нет. Поэтому всякой религии присуща и еще одна, общая с тоталитаризмом, черта — это стремление к. постоянной экспансии…..