— Сколько раз я тебе говорил, что зависть — это чувство, недостойное свободного и умного человека!
— А почему?
— Да потому, что его могут испытывать, только те люди, которые не дорожат собственным «я» и всегда готовы от него отказаться. Если завидуют внешний успехам другого да еще мечтают поменяться местами с предметом собственной зависти — значит, фактически признают собственную ничтожность и незначительность.
— Но я вовсе не хочу отказываться от своего «я», — упрямо заявила Александра, для которой не впервой было вести долгие и упорные споры с отцом, — я просто говорю о том, что, оставаясь самой собой, хотела бы иметь такие же таланты, которыми обладаешь ты.
— Ну, а это вообще детский лепет! — решительно заявил отец, доставая откуда-то из-под стола черный «дипломат» и проверяя, тщательно ли заперты замки. — У каждого свои собственные таланты, данные ему природой и закрепленные воспитанием и обстоятельствами. Пойми, что обстоятельства — это отражение нас, а мы — отражение обстоятельств. Иное сочетание тех или иных факторов плюс наше «Я» уже не было бы нашим «я».
— То есть ты хочешь сказать, что, обладай я твоими необыкновенными способностями, то была бы совсем иной, чем та, какой являюсь сейчас? — нахмурив лоб, поинтересовалась Александра.
— Вне всякого сомнения.
— А ты сам никому не завидовал? Александр Павлович улыбнулся.
— В юности, одному сокурснику, писаному красавцу и отчаянному ловеласу. Но эта зависть быстро прошла, когда он влюбился и женился на такой серенькой мышке, что все его бывшие подружки моментально успокоились, если не запрезирали своего потенциального любовника. Именно после этого случая я и понял, что глупо завидовать даже успехам у женщин, поскольку мужчинам везет лишь с теми, в которых они находят отражение своего собственного «я». Поэтому даже такая зависть — это косвенное признание собственной ничтожности.
— Ох, как ты хорошо все объясняешь, — не без лукавства заметила Александра, — позволь же мне хоть в этом тебе позавидовать! Так чем все-таки больна та девушка?
— Она не больна, с ней произошло несчастье, — сухо ответил отец, боясь дальнейших расспросов. — Я еду в центр, тебя никуда не надо подбросить?
Александра отрицательно покачала головой, а затем спросила:
— А когда вернешься?
— Точно не знаю, но не раньше одиннадцати. А ты ложись вовремя и особенна не засиживайся за видео. И, самое главное, никому не открывай дверь.
— Хорошо, я запрусь, как Даная в подземелье, и буду ждать, чтобы мой возлюбленный, подобно Зевсу, проник ко мне в виде золотого дождя. Ну пока.
— Пока.
Уже сидя в машине и прогревая мотор, Александр Павлович подумал о том, что он в очередной раз слукавил перед дочерью; и хуже всего то, что она это, кажется, поняла. Говоря о зависти, как о чувстве, недостойном умного и свободного человека, он лишь повторял вслух те рассуждения, которыми когда-то пытался успокоить сам себя. А успокоиться оказалось не так-то просто, ибо кровь у него была горячая — сказывались гены далекого кавказского предка — и мгновенно вскипала, и, случалось, в самый неподходящий момент. Сам Александр Павлович, усмехаясь, называл свои слабости «благородными пороками». Ну, действительно, сколько знаменитостей отличалось пристрастием к игре и женщинам! И сколько лет ему, доценту кафедры научного коммунизма, приходилось эти пристрастия прятать!
Все то время, с 1985-го по 1991-й, Александр Павлович жадно принюхивался к новым возможностям, но боялся совершить решительный шаг — уж слишком мало верилось ему в то, что прежняя жизнь безнадежно закончилась. И только поздно вечером двадцать второго августа 91-го года, глядя, как сбрасывают с постамента памятник Дзержинскому, он с облегчением вздохнул и этой же ночью. принялся строить планы своей новой жизни. Надо было начинать зарабатывать, но чем? Торговать шоколадками — разве это деньги? Да и несолидно для бывшего доцента. Бывшим он стал 28 августа, когда положил перед заведующим кафедрой заявление об уходе.
Там, на площади Дзержинского, когда собравшихся буквально опьянила неожиданная свобода, ему вдруг пришло в голову, что хорошо бы зарабатывать именно на этом, самом дефицитном изо всех дефицитов СССР. А для большей убедительности, чтобы его учение не выглядело очередным прожектом очередного шизофреника, свихнувшегося на почве внезапно свалившейся вседозволенности, надо было подкрепить его чем-то необычным, стать если уж не Пророком, то хотя бы Учителем. О своих необычных способностях он знал достаточно давно, жадно скупал брошюрки экстрасенсов и пытался повторять описанные там опыты. Однако до поры до времени его способности проявлялись лишь тогда, когда требовалось снять головную боль у какой-нибудь старой и истеричной дамы коллеги по институту. Нужен был какой-то толчок, импульс, кредит… и только после случайной встречи с одним крупным чиновником ОВИРа, с которым они когда-то вместе учились в Высшей партийной школе, Александр Павлович обрел необходимый ему импульс…