Bell A.F.G. Cervantes. Norman: University of Oklahoma Press, 1947; Krutch J.W. Five Masters: A Study in the Mutations of the Novel. N.Y., 1930.
(обратно)4
Далее следует вычеркнутый отрывок, в котором ВН писал: «Так что совершенно наплевать, к какой именно категории отнести романы таких писателей, как, например, — простите, я дал себе слово современных не называть». Извинение после тире вписано над взятым в скобки (для возможного пропуска) перечислением: «Голсуорси или Маннсуорси, Эптон Льюис или Жюль Роллан». Такое переплетение имен было одним из любимых приемов Набокова. Томас Манн, Эптон Синклер, Синклер Льюис, Жюль Ромен и Ромен Роллан не относились к числу его любимых авторов.
(обратно)5
В вычеркнутом отрывке ВН продолжает: «Времена угнетения в России — при Николае I, Ленине или Сталине — тоже сопровождались появлением плутовских романов. Я допускаю, что Сервантес выбрал плутовской жанр потому, что в ту жестокую и корыстную эпоху он был самым безопасным; а для пущей безопасности Сервантес пристегнул к нему еще и первую попавшуюся мораль, которая сейчас звучала бы так: от некоторых комиксов можно свихнуться».
(обратно)6
ВН добавляет, сначала взяв в скобки, затем вычеркнув: «или "пот, кровь и слезы", как выразился более тучный джентльмен в более трагических обстоятельствах». (Из выступления У.Черчилля в парламенте в мае 1940 г.)
(обратно)7
По поводу смысла, который ВН вкладывал в выражение «ход конем», см. его лекцию о «Мэнсфилд-парке» Джейн Остен: «Остен использует прием, который я называю "ход конем" — шахматный термин, обозначающий рывок в ту или другую сторону на черно-белой доске переживаний Фанни».
(обратно)8
Вот отрывок, на который ссылается ВН: «Между тем на деревьях уже защебетали хоры птичек радужного оперения; в своих многоголосых и веселых песнях они величали и приветствовали прохладную зарю, чей прекрасный лик уже показался во вратах и окнах востока и которая уже начала отряхать со своих волос бесчисленное множество влажных перлов, и омытые приятною этою влагою травы были словно покрыты и осыпаны тончайшим белым бисером; ивы источали сладостную манну, смеялись родники, журчали ручьи, ликовали дубравы, и в самый дорогой свой наряд убрались луга на заре». Можно привести менее возвышенный, но не менее традиционный пассаж из главы 25 первой части: «Разговаривая таким образом, приблизились они к подошве высокой горы, которая, почти как отвесная скала, одиноко стояла среди многих других, ее окружавших. По ее склону тихий сбегал ручеек, а опоясывавший ее луг был до того зелен и травянист, что глаз невольно на нем отдыхал. Множество дерев, растения и цветы сообщали этому уголку особую прелесть».
(обратно)9
Рассказ о том, что «Дон Кихота» якобы написал мавр Сид Ахмет Бен-инхали, содержится в девятой главе первой части.
(обратно)10
ВН вписывает между строк: «Студенты Гарварда, конечно, не просматривают текст второпях».
(обратно)11
На отдельном листке ВН замечает, что в третьей главе второй части, где обсуждается публикация части первой, «бакалавр Карраско говорит, что одним из недостатков книги считается то, что автор вставил в нее повесть ("Безрассудно-любопытный"), не имеющую никакого отношения к истории Дон Кихота. Последний отвечает, "что автор книги обо мне — не мудрец, а какой-нибудь невежественный болтун, и взялся он написать ее наудачу и как попало — что выйдет, то, мол, и выйдет", и Дон Кихот рассказывает о художнике, который, когда его спрашивали, что он пишет, отвечал: "Что выйдет". Любопытно отметить, что далее, в шестьдесят пятой главе, Сервантес повторяет тот же анекдот, забыв, что прежде он его уже рассказывал. Похоже, это подтверждает мысль, что книга писалась весьма занятным способом, имеющим мало отношения к "методу"».
(обратно)12
ВН отмечает на полях: «Сервантес сам был узником в Алжире, но рассказанная им история ничуть не лучше других вставных повестей, и ее искусственный рутинный антураж не украшен ни единой живой деталью, как можно было бы надеяться».
(обратно)13
ВН приписывает карандашом: «Читатель склонен последовать их примеру и тоже смотать удочки».
(обратно)14
ВН вписывает между строк: «Кто-нибудь хочет присоединиться? Я нет».
(обратно)15
Мадариага. «Сервантес», с. 51–53: «Таким образом, Сервантес-автор допускает те же самые ошибки, которые высмеивает в рыцарских романах Сервантес-критик. В самом деле, его критический подход отличается тем, что его автор так и не сумел обобщить свои взгляды в некий принцип и на практике нередко допускал те же самые просчеты, хотя и в несколько иной форме, которые ругал в теории. Это относится не только к содержанию, но и к стилю… Сервантес взял на себя ответственность за появление в книге чуть ли не полудюжины странствующих девиц, которых он же высмеивал, встречая на страницах рыцарских романов, где они разъезжали верхом по горам и долам с хлыстом в руке [тех отягощенных собственным девством особ, "что, зажав в руке хлыст, разъезжали на иноходцах по горам и долам; в старину и правда были такие девы, которые, прожив до восьмидесяти лет и ни одной ночи не проспав под кровлей, ухитрялись, если только их не лишал невинности какой-нибудь недобрый человек, какой-нибудь разбойник с большой дороги или чудовищный великан, сходить в фоб такими же непорочными, как их родительницы". — Часть 1, глава 9], но эти же девицы казались ему вполне приемлемыми, когда они в пастушеском наряде оплакивали свою судьбу в пустынных уголках Сьерры-Морены или после множества опасных приключений попадались с поличным в пиратской одежде на турецкой бригантине… Таким образом, в этой книге две противоборствующие силы — необузданное воображение и влияние реальности — еще не пришли в равновесие… Как часто, подражая Дон Кихоту, автор мчится по полям воображения, теряя из вида землю! Пасторальные сцены — его навязчивая идея, так же как у Дон Кихота — рыцарское романы… Есть веские основания утверждать, что своей популярностью "Дон Кихот" прежде всего обязан вольному романтическому духу, пришедшему с зачарованных земель рыцарских и пасторальных романов».
(обратно)