Сервантес заявляет, что на толедском рынке ему якобы попалась арабская рукопись в нескольких тетрадях или пачках бумаги. Их автор — мориск, испанский мавр, по имени Сид Ахмет Бен-инхали, которого Сервантес выдумал от кончиков пальцев ног до тюрбана, арабский историк, как он себя сам называет на титульном листе. Отныне Сервантес будет с нами говорить, скрываясь под этой шелковой маской. Он сообщает, что некий мавр, говорящий по-испански, перевел для него всю рукопись на кастильский язык меньше чем за полтора месяца. И снова избитый прием — найденная рукопись, — к которому будут обращаться писатели вплоть до XX века. В первой тетради, говорит Сервантес, он обнаружил картинку, на которой изображалась битва Дон Кихота с бискайцем в полном согласии с историей, описанной в конце восьмой главы, — с поднятыми мечами и так далее. Заметьте, с каким искусством описание поз, в которых они застыли в решающий момент, теперь превращается в картинку. С этого момента повествование продолжается, картинка оживает, битва закипает вновь — как на стоп-кадрах футбольного матча: игроки ненадолго замирают, но потом вновь приходят в движение.
Такая беззаботная игра с шаблонными приемами мало соответствовала настроению Сервантеса в 1603 или 1604 году. Он работал яростно, ничего не перечитывая и не планируя. Первую часть романа его побудила писать нищета. Нищета и отчаяние породили и вторую часть, вышедшую десятью годами позже, — пока Сервантес писал вторую часть, ему пришлось в реальной жизни столкнуться с не менее злым волшебником, чем те, которых он придумал, чтобы помучить своего вымышленного героя, но более живым, чем уравновешенный, красноречивый и педантичный историк, придуманный им, чтобы описать приключения этого придуманного героя. Однако не будем забегать вперед. Итак, в первой части у нас имеется два историка, не считая самого Сервантеса, — анонимный автор первых восьми глав и Сид Ахмет Бен-инхали, автор остальных.
Как и позднейшие авторы, Сервантес ограждает себя от критики, ссылаясь на правдивость переведенной на кастильский истории, гарантированную тем, что ее арабский автор не станет преувеличивать заслуги испанского героя: «Единственно, что вызывает сомнение в правдивости именно этой истории, так это то, что автор ее араб; между тем лживость составляет отличительную черту этого племени; впрочем, арабы злейшие наши враги, а потому скорей можно предположить, что автор более склонен к преуменьшению, чем к преувеличению. И, по-моему, это так и есть, ибо там, где он мог бы и обязан был бы не поскупиться на похвалы столь доброму рыцарю, он, кажется, намеренно обходит его заслуги молчанием; это очень дурно с его стороны, а еще хуже то, что он это делал умышленно; между тем историки должны и обязаны быть точными, правдивыми и до такой степени беспристрастными, чтобы ни корысть, ни страх, ни вражда, ни дружба не властны были свести их с пути истины, истина же есть родная дочь истории — соперницы времени, сокровищницы деяний, свидетельницы минувшего, поучительного примера для настоящего, предостережения для будущего. Я знаю, что в этой истории вы найдете все, что только от занимательного чтения можно требовать; в изъянах же ее, коль скоро таковые обнаружатся, повинен, на мой взгляд, собака-автор, но отнюдь не самый предмет».
Однако во второй части книги вводится другой прием. Новый персонаж, бакалавр Самсон Карраско, сообщает Дон Кихоту, что хотя с момента его возвращения из странствий прошло не более месяца (Сервантес никогда не заботится о подобных несообразностях, объясняя их действием волшебства), история приключений Дон Кихота, то есть наша первая часть, составленная Бен-инхали и обработанная Сервантесом, уже опубликована и пользуется успехом. Весьма забавно выглядит обсуждение недостатков книги, которые, по словам Карраско, обнаружили в ней читатели. У меня нет времени вдаваться в подробности, замечу только, что Сервантесу с блеском удается обойти неразрешимый вопрос о том, украли или не украли осла у Санчо в горах Сьерры-Морены. Обратите особое внимание на то, как реагирует Дон Кихот на различные замечания бакалавра.
И вот, в самом начале второй части, в четырнадцатой главе, Карраско, переодетый Рыцарем Зеркал (отражения и отражения отражений мерцают на страницах книги), — коварный Карраско заявляет в присутствии Дон Кихота: «Ведь вот уж совсем недавно приказала она [Касильдея Вандальская] мне объехать все испанские провинции и добиться признания от всех странствующих рыцарей, какие там только бродят, что красотою своею она превзошла всех женщин на свете, а что я — самый отважный и влюбленный рыцарь во всем подлунном мире, по каковому распоряжению я уже объехал почти всю Испанию и одолел многих рыцарей, осмелившихся мне перечить. Но больше всего я кичусь и величаюсь тем, что победил в единоборстве славного рыцаря Дон Кихота Ламанчского и заставил его признать, что моя Касильдея Вандальская прекраснее его Дульсинеи, и полагаю, что это равносильно победе над всеми рыцарями в мире, ибо их всех победил помянутый мною Дон Кихот, а коль скоро я его победил, то его слава, честь и заслуги переходят ко мне и переносятся на мою особу, <…> так что неисчислимые подвиги названного мною Дон Кихота теперь уже приписываются мне и становятся моими». В действительности, поскольку рыцарь неотделим от собственной славы, Карраско мог бы прибавить: «Я и есть Дон Кихот». Стало быть, битва нашего настоящего Дон Кихота с Дон Кихотом, который есть его отражение, — это по сути дела битва с собственной тенью; и в этой первой битве с Карраско наш рыцарь одерживает победу.