Ведь по этой самой причине те формы, в которых Бог дал указания касательно искупления, представляют для нас большой интерес. Однако мы должны помнить, что здесь, как и всюду, мы имеем лишь тень и ни в коем случае не сам образ предмета. Мы всегда обнаруживаем лишь нечто совершенное. Мог быть лишь один Христос, единородный Сын, и, следовательно, одно дело, свершив которое, Он явил не просто Бога, а Бога, прославленного, если принять во внимание наш грех, через нравственную сущность и через милосердное постановление, направленное на наше освобождение от греха.
Итак, прежде всего мы видим то, что указывает нам на явное несовершенство всех временных отношений, - “ибо закон ничего не довёл до совершенства”. И действительно, мы можем видеть, насколько истинно это само определение, читая начало этой главы, ибо, “говорил Господь Моисею по смерти двух сынов Аароновых, когда они, приступив (с чуждым огнём) пред лице Господне, умерли, и сказал Господь Моисею: скажи Аарону, брату твоему, чтоб он не во всякое время входил во святилище за завесу пред крышку, что на ковчеге, дабы ему не умереть”. Теперь становится ясным : чтобы в какой-то мере наслаждаться славой Бога (а мы имеем право питать надежду на это, подобно тому, как мы должны наслаждаться в самом Боге), мы должны быть близки Богу. Удерживать душу в удалении от лика Бога несовместимо с истинным наслаждением им. И все же, хотя то обстоятельство, что Надава и Авиуда постигла неудача, напоминает о необходимости соблюдения дистанции со стороны человека, другого постановления под властью закона или до распятия Иисуса быть не могло.
С того момента, как Аарон входил во святилище, он должен был соблюдать следующее. Он должен был входить туда с молодым тельцом в жертву за грех и с овном во всесожжение. Но он не должен входить во святилище облачённым в свои одежды величия и славы. И это потому, что всякие символы полностью теряют свою силу из-за состояния человека. Действительно, то, что они означали, не было вхождением человека согласно воле Бога пред его лицо, а указывало на то, что первый человек не мог входить таким образом; ибо какими бы ни были формы выражения славы и величия, олицетворяемые одеждами первосвященника, фактически он никогда не мог их носить перед лицом Бога. Единственно, в чем первосвященник мог войти в святое-святых, - это в льняных одеждах, да и то только в день искупления. В другое время он не мог войти туда. Льняной хитон и нижнее льняное платье он должен был надевать сняв другие одежды. Он должен был омыть своё тело водой, фактически признавая нечистоту первого человека. Подлинная чистота была присуща лишь совершенному во всех отношениях Христу. “И от общества сынов Израилевых пусть возьмёт двух козлов в жертву за грех и одного овна во всесожжение. И принесёт Аарон тельца в жертву за грех за себя”.
Первое, на что я хотел бы здесь обратить ваше внимание, - это то, что Аарон приносит единичную жертву за грех за себя и свой дом , и двойную жертву - от имени народа Израиля. Так кажется на первый взгляд, когда читаешь эту главу. Когда мы подходим к тем событиям, к которым обращены эти символы, то стоит ли говорить, что было только одно жертвоприношение, только один всесторонний акт жертвоприношения, который соответствовал всему задуманному, и относительно тельца, с одной стороны, и относительно козлов, с другой? И все же ни один думающий человек ни на минуту не может усомниться в том, что важность этой истины намеренно передаётся через такую символическую разницу, ибо в случае с семейством священников, во главе которого стоял Аарон, имело место одно жертвоприношение. Телец был заколот, и окропление кровью его само разрешило всякое затруднение в отношении божественной святыни и плоти, каковую представлял собой Аарон и его домашние . Но в случае с сынами Израиля все обстоит гораздо сложнее. В отношении приведённых двух козлов поступили неодинаково: закололи одного из них, на которого выпал жребий, “для Господа”; ибо об обоих козлах были брошены жребии, чтобы одного из них заколоть, а другого послать живым в пустыню. Последнего отпустили после того, как принесли в жертву тельца и другого козла.