Кроме того, они “вкусили благого глагола Божия”. Даже необращенный человек может испытывать сильные чувства и радоваться в какой-то степени, в особенности те, что состояли под иудаизмом, этой жуткой долиной высохших костей. Какой духовной пищей для них было евангелие благодати! Конечно, не было ничего, более жалкого, чем те отбросы, которыми книжники и фарисеи потчевали овец дома Израиля. Ничто не может запретить природному разуму тянуться к восхитительной сладости благой вести, провозглашённой христианством.
Под конец мы слышим о “силах будущего века”. Это кажется чем-то большим, чем общая часть перед лицом Святого Духа, обитающего в доме Бога. Они были явно наделены чудесными силами - образцами того, что будет отличать царствование Мессии. Так мы можем с уверенностью принять каждое из этих выражений в их абсолютном значении. Однако если их так щедро восхвалять, то теряется основа как в новом рождении, так и в запечатлении Святым Духом. Можно сказать, что здесь все есть, кроме внутренней духовной жизни во Христе или пребывающего внутри запечатления её. Иными словами, можно сказать, что человек может иметь весьма высокие дарования и привилегии как в области разума, так и в области внешней силы, и всё-таки, оставаясь необращенным, этот человек может стать злейшим врагом Христа. Конечно, таков естественный итог. Для некоторых это был прискорбный факт. Они отпали, а поэтому возрождение к покаянию невозможно, ибо “они снова распинают в себе Сына Божия и ругаются Ему”.
Почему же невозможно? Рассматриваемый случай предполагает людей, которые, получив обильнейшие свидетельства и привилегии, стали отступниками от Христа, чтобы снова принять иудаизм. О покаянии не может быть и речи, пока существует это направление. Предположим, что человек был противником Мессии с небес. Возможно, что у того самого человека, который оскорбил Христа здесь, на земле, раскроются глаза и он увидит и примет небесного Христа, но если же он пренебрежёт этим, то не будет уже новых условий, на которых Он может быть дан такому человеку. На что было надеяться тем, кто отверг Христа во всей полноте его благодати и на вершине славы, которой Бог облёк его как человека перед ними, тем, кто отверг его не только на земле, но и на небесах? Какими средствами привести их к покаянию после этого? Никакими. Что ещё остаётся, кроме Христа, пришедшего судить? Отступничество же рано или поздно подвергнется этому суду. Такова суть сравнения. “Земля, пившая многократно сходящий на неё дождь и произращающая злак, полезный тем, для которых и возделывается, получает благословение от Бога; а производящая терния и волчцы негодна и близка к проклятию, которого конец - сожжение”.
“Впрочем о вас, возлюбленные, мы надеемся, что вы в лучшем состоянии”. Казалось бы, было много поводов для боязни, но он был убеждён в двояком исходе в отношении их, пребывавших “в лучшем состоянии и держащихся спасения”, как он и сказал, ибо не неправеден Бог, и апостол тоже помнил признаки любви и преданности, которые и придавали ему эту уверенность в них. Он сказал: “Желаем же, чтобы каждый из вас, для совершенной уверенности в надежде, оказывал такую же ревность до конца, чтобы вы не обленились, но подражали тем, которые верою и долготерпением наследуют обетования”. Здесь дан великолепный пример истинного характера послания, а именно сочетание двух черт, присущих евреям. С одной стороны, обетования, клятва Бога, благословившего Авраама в его путях, и, с другой стороны, нам представлено упование, проникающее за завесу. Мы можем обосновать первую, потому что автор не ограничивается тем, что оказывалось внутри надлежащей сферы его апостольства. Но опять-таки, если бы он писал согласно его обычному предназначению, ничто так точно не совпадало бы с его направлением свидетельства, чем рассуждения о нашей надежде, которая проникает за завесу. Особенность этого послания Евреям заключается в сочетании обетования с небесной славой Христа. Я уверен, что никто, кроме Павла, не смог бы подобающим образом рассказать о небесном уделе. И в то же время Павел только в послании Евреям мог раскрыть ветхозаветные обетования, что он и сделал.
Другой интересной особенностью, которую можно здесь отметить, является намёк в конце главы, который можно сравнить с её началом. Мы видим наивысшие внешние привилегии - не только человеческий разум, насколько это в его силах, овладевший истиной, но и силу Святого Духа, делающего человека по крайней мере орудием силы, даже если это впоследствии послужит к его собственному стыду и осуждению. Короче, человек может обрести наивысшее из мыслимых преимуществ и величайшую внешнюю силу, даже принадлежащую самому Духу Бога, и тем не менее все обращается в ничто. Но та же самая глава, которая подтверждает и предостерегает о возможной потере всех преимуществ, показывает нам, как даже самая слабая вера, описанная во всем Новом Завете, уверенно наследует наилучшие благословения благодати. Кто, кроме Бога, мог бы предсказать, что данная глава должна была изобразить самую слабую веру из тех, что знал Новый Завет? Что может казаться слабее, отчаяннее и стесненнее, чем человек, спасающийся бегством? Это не есть душа, как бы приходящая к Иисусу, и это не человек, которого Господь принимает и тут же благословляет, но здесь показан человек в чрезвычайных обстоятельствах, спасающий бегством саму жизнь (вероятно, образ, навеянный бегством от мести кровного врага), но всё-таки спасённый навеки и благословенный по благоволению Христа на небесах.