Между тем ап. Павел во всех подобных случаях под "делами закона" разумел обрядовый по происхождению Закон Моисеев, разумеется, потерявший своё значение после искупительного подвига Христа.
Но что такое Закон Моисеев? Это отнюдь не 10 заповедей, как иногда думают. Закон Моисеев был результатом препарирования Торы (т.н. Пятикнижия Моисеева), откуда иудейские книжники извлекли 643(!) заповеди: 365 запретов и 278 повелений. Обратим внимание на то, что это цифровые константы: 365 — число дней в году; 278 — число костей и суставов человеческого тела. Как неизменны эти величины, так неизменны и заповеди Моисея.
Для иудея обряд не имел символического значения (как в христианстве). Он не иллюстрировал никаких догматов, ничего не изображал. Он просто предписывал. Это было требование Бога, которое предполагало от человека только один ответ — безусловное послушание. Это очень важно! У евреев не было понятия моральной добродетели (не было даже такого слова! потому что это понятие греческое по происхождению). У них было понимание необходимости безусловного послушания Богу в форме исполнения обрядового закона. Идеал иудея — не добродетельный человек, а человек денно и нощно изучающий Закон (Тору) и любой свой поступок оправдывающий Законом.
Следовательно, иудейская этика была не моральной, а правовой (как если бы у нас вместо морали был только законодательный кодекс). Заслуги человека перед Богом определялись законопослушным поведением. Отсюда подсчеты заслуг и фарисейски-горделивое превозношение ими, что так раздражало Иисуса.
Однако, что противопоставил этому Иисус? Проповедь морального идеала, которым мы должны руководствоваться в своих поступках? Так часто и думают, но это не так. У Иисуса нет ни индивидуальной, ни социальной этики. У него — то же самое послушание воле Божьей. И даже ещё большее послушание ("Я пришел не нарушить Закон, но исполнить"). Все антитезы Нагорной проповеди ("Вы слышали, что сказано древним "не прелюбодействуй". А Я говорю вам, что всякий кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". и т.д.) , все Его высказывания требуют всецелой отдачи себя воле Божьей. Но — без оглядки на Закон! Из одной только любви!
В этом было то неслыханно новое, что смущало фарисеев всех времён и нас сейчас смущает. Ничто не должно стоять между человеком и Богом. Даже самые священные вещи (Закон и обряд!), заняв место Бога, превращаются в идолов. Только любовь (и притом предельная, жертвенная) — угодна и ведёт к Богу, ибо есть свойство божественное.
Иисус не требует от своих учеников ни поста, ни аскезы. Правда, он ценит бедность, однако, богатство само по себе не зло. Через добровольную бедность человек приобретает особые качества в глазах Бога. Но не потому, что требуется бедность. Требуется жертва. Жертва своим комфортом, своими удобствами, ради Бога...
Это внешне похоже на аскезу, но это не аскеза, потому что здесь нет никакой мистики душевного, которая требует очищения и освобождения от греха и специфического молитвенного самоуглубления. Всё это возникнет лишь после перехода к Эллинизму, когда появится болезненный дуализм души и тела (особенно у гностиков). У Христа этого нет.
Вот почему и в первохристианстве мы не найдём ни аскетов, ни монахов, ни монастырей. Ничего этого не было в первые три века христианства. И это следует постоянно иметь в виду при изучении первохристианского богослужения. Оно не мистично, не символично, оно в высшей степени реалистично.
От иудейского менталитета в первохристианство прежде всего перешла небывалая цельность, которая сейчас воспринимается как некоторая узость. Нет никаких моральных коллизий, никакой богословской рефлексии, которая бы отражалась в изощрённых богослужебных конструкциях. Только верность вере, а сама вера есть воля к истине.
Христианство родилось как иудейская мессианская секта, своими корнями уходящая в Ветхозаветное время. Это особенно наглядно проявляется в преемственности богослужебного времени.
Иудео-Христианство (основные аспекты)