Типичным представителем веры без разума, породившей новую ересь, является константинопольский архимандрит Евтихий (Ευτυχής), давший свое имя ереси, или, точнее, ее первоначальной, наиболее строгой форме. Евтихий считал себя сторонником св. Кирилла, в 431 г. участвовал в известной процессии константинопольских монахов с Далматием во главе, ходатайствовавших перед императором за Кирилла против Нестория. Но борьба против несторианской ереси перешла у него в крайность другого рода. Источником сведений о его убеждениях служат главным образом акты Константинопольского собора 448 г., на котором он был судим. Там сообщаются рассуждения, в какие он вступал с приглашавшими его на собор послами (Деян. Ill, VI), и затем процедура допроса и осуждение его на самом соборе (Деян. VII). Сохранилось сверх того на латинском языке послание его с протестом против соборного приговора к папе Льву с приложением исповедания, вероятно, того, которое он хотел прочитать еще на соборе (Mansi. V, 1014, 1016).
Следует прежде всего признать характерным то положение, какое Евтихий хочет занять по отношению к Писанию и отцам и к разуму, чтобы отстоять веру в μία φύσις. Он заявил пришедшим к нему в первый раз послам, что Писание он ставит выше творений отцев. Он согласен с изложениями (εκθέσεις) св. отцев, собиравшихся в Никее и Ефесе, и готов подписаться под разъяснениями (έρμηνείαι). Но если случится где встретить у них в каких — либо изречениях какую — нибудь обмолвку или ошибочное мнение (ή διασφαλθέν ή διαπλανηθέν), он этого не осуждает, но и не принимает (μήτε διαβάλλειν μήτε καταδέχεσθαι), а исследует (έρευναν) одно Писание, как более твердое, чем изложение отцев (VI, 700В). Но на деле Евтихий Св. Писание и Никейскую веру так высоко ставит потому, что в них нет выражения δύο φύσεις, и он мог обращаться с вопросом к противникам: «А сказано ли это в Писании и у никейских отцев?» Употребление этого выражения некоторыми он и считает ошибкой, сам же безусловно верит и ставит на деле выше и Писания, и разума аполлинарианские подлоги, ссылаясь на Кирилла и Ефесский собор, которые также доверчиво относились к ним (ad Leon. 1015: Sciens Julium, Felicem, Athanasium, Gregorium refutantes duarum naturarum vocabulum). Когда на соборе потребовали от него анафематствовать мнение, которое он считал принадлежащим отцам, он был поставлен в величайшее затруднение. «В Писании я не нашел этого ясно выраженным, и отцы не все так говорили: если я анафематствую, горе мне, ибо отцов моих анафематствую» (745А). В тех случаях, когда пытались подействовать на него путем логических рассуждений, он отвечал, что «не осмеливается исследовать природу Бога (φυσιολογεΐν τον Θεόν), а стоит лишь в вере, которую принял, и в ней хочет умереть, хотя бы пришлось быть низложенным и пострадать за нее» (728А, 729А).
По содержанию своих воззрений Евтихий выступает самым строгим монофизитом в формальном и материальном смысле. На соборе 448 г. он сделал, однако, некоторые вынужденные уступки.
Формальное, так сказать, монофизитство Евтихия заключается в том, что он питает решительное отвращение к счету естеств во Христе, к самому как бы числу «два». Он доходил в этом отвращении до того, что первоначально не принимал даже формулы «из двух естеств» (70 °C: έκ δύο φύσεων ένωθεισών καθ' ύπόστασιν), хотя признавал Христа Богом совершенным и человеком совершенным. «Совершенен ли Бог Слово или нет?» — спрашивал Евтихия один из послов, пресвитер Феофил. Евтихий отвечал утвердительно. «А есть ли Воплотившийся совершенный человек?» — «Совершенный», — отвечал Евтихий. «Но если таким образом Он и Бог совершенный, и человек совершенный и два совершенных (естества) (δύο τέλεια) составляют единого Сына, что препятствует нам говорить, что единый Сын из двух естеств (έκ δύο φύσεων ένα Υίόν)?» — «Да не будет, — заявил Евтихий, — чтобы я сказал, что Христос из двух естеств, или чтобы я стал исследовать естество Бога моего. Если желают низложить меня или хотят что — либо сделать со мной, пусть делают, по Божьему попущению: я стою в вере, которую принял, и в ней хочу умереть» (725,728). Другой посол, Мама (Μάμος), воспользовавшись словами Евтихия, что Христос пришел воздвигнуть падшее человеческое естество (την άνθρωπείαν φύσιν), немедленно переспросил: «Какое (ποίαν)?» — «Человеческое естество», — повторил Евтихий. «А каким естеством оно воздвигнуто (άνηρέθη, [варианты: ήγέρθη, άνηγέρθη])?» — «Я не научен из Писания относительно двух естеств», — предупредил вывод Евтихий. «Но и относительно слова ομοούσιος мы не научены из Писания, а от отцев, благочестно разумевших и верно изложивших учение Писания. Так мы приняли и относительно единосущия, и относительно того, что Христос Сын Божий из двух естеств». — «Я не исследую природы Божества, — сказал Евтихий, — и не говорю о двух природах, да не будет! Здесь я пребываю, и если меня низложить, да будет гробом мне монастырь; и если Бог попустит мне претерпеть что — либо, я претерплю с радостью. Двух природ я не исповедую» (728–729).