К концу IV века относится распространение в христианской церкви новой силы, которая сохранила важное значение во все Средние века, именно – монашества.
Свое начало монашество ведет со времени гонения Диоклетиана, когда многие христиане искали убежища в пустынях Египта, которые можно назвать настоящей митрополией монашества. Беглые христиане собирались толпами около знаменитого Антония,63 одного из первых христианских пустынников; первые монашеские общины образовались недалеко от Красного моря и в Египте. Песчаные пустыни и бесплодные холмы покрылись многими колониями; монахи жили в тесных хижинах друг возле друга.
Примеру Антония последовал Аммон, образовавший общину близ Меридова озера, Макарий64 – к северу от него и Пахомий – на острове Нила – Тавенне. Пахомий, умерший в 348 году, восемью годами раньше Антония, был законодателем новых общин. Он учредил первые киновии, распределил должности и обязанности между монахами и соединил их в большие общества с определенным уставом. Безусловное послушание, вера, молитва и труд были главными правилами иноческой жизни первых монахов. В Тавенне был центр монашества; там их начитывалось до 50 000 человек. В Палестине и Сирии их можно было считать миллионами. «Сирийские монахи столь же многочисленны, сколько египетские», – говорит Созомен. Из основателей сирийских общин заметим святого Илариона в пустыне около Газы и святого Василия Великого в Каппадокии.65 Вместе с мужскими основаны были и женские киновии. Так, Пахомий устроил киновию для сестер Антония, к которым вскоре присоединилось множество других христианок. Вокруг монастырей селились анахореты в кельях или пещерах и составляли так называемые лавры.
Помимо громадного количества пустынников распространились и странствующие монахи, скитавшиеся в горах, не имеющие никакого жилища, являвшиеся в места обитаемые, чтобы просить милостыню, показать свое благочестие, проповедовать тайны веры. Ничего не было для язычников ненавистнее монахов. Они избегали их, как род людей, бесполезных для государства и в мирное, и в военное время. Но, прибавляли они злобно, их жадность успела захватить большие пространства земли; под предлогом, что они все делают для бедных, они всех сделали бедными. Они извращение человеческой природы – ведут жизнь свиней и совершают заведомо много позорных преступлений. Но их считают угодными Богу, и кто наденет черную одежду и не боится в грязном виде являться перед народом, тот получает тираническую власть.
Нет сомнения, что в обвинениях этих есть доля преувеличения. Быть может, потребность отшельнической жизни была сильна в гонимых христианах того времени, но точно так же вероятно, что большой процент поступивших в монахи руководился желанием отстраниться от государственных должностей и повинностей. На вопросе о монашестве более здесь мы не останавливаемся.
Итак, для нравственного обновления и возрождения Рима принцип христианства был полезен и благотворен, но на государственный строй гибнущей империи он не во всех случаях оказывал хорошее влияние. Важнее всего то, что с появлением и распространением его возрастает посреди Римской империи новая социальная и религиозная сила, которая захватывает в свои руки многие функции государственного управления. Сила эта оказывает потом громадную услугу, являясь посредницей между древней культурой и новой цивилизацией.
III. Борьба двух миров. Образование варварских государств на римской почве
Мирная колонизация германцев на римской территории
Обращаясь к рассмотрению вопроса о германских поселениях на почве Римской империи, мы непременно должны иметь в виду основную мысль, что гораздо раньше, чем началось насильственное вторжение германских племен на римские земли и их занятие, варвары проникали в большом числе на римскую территорию и мирным путем, с согласия императорского правительства, и эти-то мирные поселения, основанные под непосредственным наблюдением императорских чиновников, мы разумеем под названием германской колонизации.
Знаменитый натуралист Дюбуа-Раймонд говорит,[56] что Римская империя пала под напором варварской силы потому, что в то время недостаточно развиты были естественные науки. Если бы римляне, полагает он, знали употребление пороха и умели обращаться с огнестрельным оружием, то империя могла бы стать в совершено иные отношения к варварам. Но он упускает из виду ту сторону дела, что если бы все это даже было, то огнестрельное оружие, которому он придает такое великое значение, было бы и в руках тех самых германцев, против которых империи пришлось бы стоять. Рим побежден не набегами варваров, не насильственными вторжениями отдельных племен, а той германской силой, которая мало-помалу просачивалась на римскую почву в виде массы колонистов, селившихся там с соглашения римского правительства.
56
В статью «Culturgeschichte und Naturwissenschaft» в «Deutsche Rundschau». Bd. XIII, 1877.