мир теней, а нас - как узников в этой пещере, наблюдающих лишь тени на ее стене.
Итак, доказывая, что душа наша имеет божественное происхождение и что
спасение человека возможно (я сознательно употребляю христианский термин
«спасение», хотя Плотин его и не использует, но, не будучи христианином, Плотин
стремился достичь той же цели, к которой стремится любой христианин, — взойти
в мир божественный, достичь «обожения»), Плотин в трактате «О бессмертии
97
души» (IV, 7) пишет, что существуют четыре наиболее распространенные
концепции души — стоическая, эпикурейская, пифагорейская и аристотелевская, и
всем этим концепциям противопоставляет платоновскую. Плотин подробно
описывает эти концепции античных философов о душе и подвергает их серьезной
критике. Аргументы, которые приводит Плотин, настолько просты, серьезны и
убедительны, что многие христианские мыслители будут их использовать в своих
работах (напр., преп. Максим Исповедник, свт. Феофан Затворник). Эпикурейцы,
основываясь на демокритовом атомизме, утверждает, что душа есть совокупность
атомов. Стоики утверждают, что душа есть тонкое тело, т. е. разновидность
материи. Пифагорейцы говорят, что душа есть гармония тела. И, наконец,
перипатетики считают, что душа есть энтелехия, или форма естественного тела.
Рассматривая вначале учение эпикурейцев, Плотин замечает, что душа не
является совокупностью атомов, ибо каждый атом сам в себе не несет жизненного
начала. Если один атом не имеет жизненного начала, то откуда оно возьмется у
совокупности атомов? «Нелепо предполагать, что, раз ни одно из тел жизнью не
обладает, то жизнь создана их совокупностью» 9IV 7, 2). Но даже если у
совокупности атомов это жизненное начало появилось, то необходимо
предположить, что оно пришло к атомам откуда-то извне; тем самым неявно
предполагается, что душа и атомы противоположны друг другу: если один атом не
одушевлен, а совокупность атомов обладает жизненным началом, то,
следовательно, это жизненное начало откуда-то в нем появилось, и если оно
откуда-то пришло, значит, оно существует отдельно от атомов.
Затем Плотин рассматривает учение стоиков. Если душа есть тело, как
утверждают они, то тогда душа должна обладать и всеми телесными свойствами.
Любое тело бывает или влажным, или сухим, или теплым, или горячим, или
черным, или белым. «Если тело будет только горячим, оно будет греть, а если
только холодным – охлаждать… Напротив того, душа в одних живых существах
производит одни, а в других – другие [качества]» (IV 7, 4). Душа объединяет в себе
все эти начала, она может позволить в себе существование противоречий, она
может вместить и начало влажное, и начало сухое, сама не будучи при этом ни
влажной, ни сухой.
Будучи телесной, душа должна обладать и таким свойством телесности, как
движение, но это также абсурдно, ибо мы не видим, чтобы душа двигалась. Любое
материальное тело обладает свойством роста, душа же этим свойством не обладает.
Свойство роста указывает, что материя постоянно находится в некотором
движении, и рост тела или предмета происходит от того, что другие части материи
входят в него и становятся его частями. Если бы душа была телом, то тогда материя
также входила бы в душу и выходила бы из души. Далее, душа должна быть неким
постоянным субстанциальным началом, что необходимо, если мы вспомним, что
душа обладает таким свойством, как память. Если бы душа обменивалась некими
своими телесными элементами с окружающим материальным миром, то такой
способности, как память, у души не было бы. Душа не имеет частей и формы,
пишет далее Плотин, а любое тело всегда делимо на части и всегда объемлемо
некой формой. Душа всегда одна и та же и совершенно неосязаема, тогда как любое
тело всегда воспринимаемо посредством наших органов чувств.
Любое материальное тело всегда познается посредством органов чувств и
всегда является предметом ощущения, но, как пишет Плотин, повторяя аргумент
Аристотеля, если ощущение существует, то это ощущение должно отличаться от
того, что ощущается. Сама душа не познается ощущениями, но ощущает тело,
поэтому душа не может сама ощущать себя, и поэтому она не телесна. Еще более
убеждает в нетелесности души наличие у нее такой способности, как мышление,