Выбрать главу

Поэто­му и та­кой ин­те­рес к ис­то­рии ев­рейского на­ро­да, ибо считаю, что этот ве­ли­кий на­род вы­ра­бо­тал очень эффективную праг­ма­тичную фи­ло­со­фию жизни, благо­да­ря ко­то­рой за­ко­но­мерно процвета­ет.

В данном случае ис­то­рия, фи­ло­со­фия и другие науки рассмат­ри­ва­ются не разрозненно, в от­ры­ве друг от друга, а на­оборот — так как есть в жизни, — как со­вмест­но идущие ру­ка об ру­ку, влияю­щие друг на друга и, та­ким об­ра­зом, со­вмест­но разви­ваю­щиеся. Чело­век пе­ред тем, как со­вершить дейст­вие-по­ступок, много размышля­ет над этим, разду­мы­ва­ет, то есть фи­ло­софст­ву­ет. А ко­гда, на­ко­нец, по­ступок со­вершён, то он стано­вится уже достоя­ни­ем ис­то­рии. Над ним, в свою очередь, опять размышля­ет другой че­ло­век, чтобы по­ступить так же или иначе. Тре­тий же анали­зи­ру­ет по­ступ­ки обоих и прини­ма­ет ре­ше­ние по ру­ко­во­дству коллекти­вом или го­су­дарст­вом. Так фи­ло­со­фия, ис­то­рия и идео­ло­гия тесно пе­ре­плета­ются друг с другом.

Инте­ресной бы­ла ре­ак­ция не­ко­то­рых учё­ных из пи­терских ву­зов на мою первую книгу. Например, один пе­тербург­ский ав­то­ри­тет в об­ласти фи­ло­со­фии то ли ут­верждал, то ли од­но­временно спра­ши­вал ме­ня — ведь не­возможно од­но­му че­ло­ве­ку пе­ре­ло­па­тить, тем бо­лее проанали­зи­ро­вать та­кой объём ин­форма­ции; по­это­му по­нятно, что на ме­ня ра­бо­та­ла це­лая груп­па учё­ных, как ми­ни­мум ка­кая-то ка­федра. Я от­ве­чал, что во­об­ще не ра­бо­таю в этой об­ласти, и фи­ло­со­фия — это моя лю­бовь, хобби, что я не за­канчи­вал ни­ка­ко­го фи­ло­софского фа­куль­те­та и фи­ло­со­фию изучал са­мо­стоя­тель­но.

Так как в СССР на этот за­секре­ченный, та­ин­ст­венный фа­куль­тет прини­ма­ли толь­ко комму­ни­стов и по ре­ко­менда­ци­ям об­ко­мов, — а я по­сле школы не был да­же и комсо­моль­цем, — по­это­му ме­ня не до­пусти­ли к всту­пи­тель­ным экза­ме­нам на фи­ло­софский фа­куль­тет универси­те­та.

Дру­гие же, ко­гда по­лу­ча­ли от­вет на во­прос: где изучал фи­ло­со­фию (?), брезгли­во от­во­ра­чи­ва­лись или умуд­ренно броса­ли фразу, — что почти ка­ждый че­ло­век в оп­ре­де­лённом возрасте на­чи­на­ет фи­ло­софствовать… Хотя некоторые из этих умников, которые всё-таки удосужились внимательно прочитать мою книгу, затем эмоционально признавались мне в любви.

В моих книгах предпринята попытка анализа последних исследований, публикаций по истории, философии, политологии, социологии опубликованных в России с начала 90-х годов и до 2005 года, и на основе этого сдела­ны суммарные вы­во­ды. При этом об­ра­щаю особое внима­ние — в этой книге не стоит за­да­ча раскрыть полно­стью ис­то­рию Рос­сии, а толь­ко ту её часть, ко­то­рая свя­за­на с со­временной ис­то­ри­ей и с ис­то­ри­ей ев­рейского на­ро­да.

Суро­вый критик мо­жет об­ви­нить ме­ня в ис­поль­зо­ва­нии боль­шо­го ко­ли­че­ст­ва ци­тат и не­достатке пря­мо­го авторского текста, как это сделал Ген­на­дий Кос­тырченко («Из-под глыб ве­ка»), об­ви­нив А.Сол­же­ни­цы­на, — что книги им на­пи­са­ны в жанре ис­то­ри­че­ской публи­ци­стики, что там — «ис­то­ри­ко-публи­ци­стиче­ский коллаж ци­тат» и ма­ло пря­мо­го ав­торского текста, и этим он яко­бы — имити­ро­вал ис­следо­ва­тель­скую объек­тивность. — Всю по­добную крити­ку можно приме­нить и к мо­им книгам.

Но как дости­га­ет­ся и признаётся ис­ти­на в оцен­ке то­го или иного ис­то­ри­че­ского факта? Если да­же мнения по од­но­му и то­му же ар­хивно­му до­ку­менту или ис­то­ри­че­скому факту у многих ис­следо­ва­те­лей расхо­дятся.

Даже ут­верждения, убежде­ния ка­ко­го-ли­бо ав­то­ри­те­та ми­ро­вой ве­ли­чи­ны не мо­гут признавать­ся ис­тинны­ми, а что уж го­во­рить о скромном ав­то­ре этих строк. Для ко­го явля­ет­ся ав­то­ри­те­том — Роман Ключник? Но ко­гда вместе со­бра­ны вы­во­ды ав­то­ри­тетных лично­стей разных стран и на­ро­дов, от Напо­ле­она, Чер­чилля, Фор­да, Фло­ренского, Сарофского, Сол­же­ни­цы­на и до ев­рейских ис­то­ри­ков и мудре­цов, и они совпа­да­ют, то тут уже можно го­во­рить с боль­шой уверенно­стью о прав­де, об Исти­не.